Отношения между чеченской, немецкой, казахской и еврейской молодёжью в Казахстане

« Ещё не дойдя до клуба, мы заметили направленные в нашу сторону взоры калбитов. Зная мой характер, Абрам меня предупредил:

- Смотри, чечен, укроти свой пыл. В драку не лезь. Ещё месяца не прошло, как ты коменданту и ухо врезал. Дашь ему ещё повод - он тебя и за себя, и за того парня засадит.

- Буду просить Бога, чтобы дал мне терпения, - ответил я Абраму. - Но не знаю, что получится.

Мы подошли к клубу и прямо у входа встретили нашего хорошего приятеля, еврея но национальности - Бориса.

Борис и его семья были высланы из Москвы ещё в 1937 году. Его отец был учёным (к сожалению, не помню его фамилии).

Мы все знаем, какой умный народ евреи, и что на знаниях и способностях евреев держится чуть ли не весь мир.

Борис рассказывал, что вождям Кремля и их стукачам не понравилось то, что его отец опережал в научных трудах некоторых приближённых к Сталину и его окружению учёных. Его обвинили в том, что он продал некоторые из своих научных работ агентам Америки. Его не стали убивать, побоялись, так как он был хорошо известен за пределами страны, а просто выслали.

«Но самое обидное, - рассказывал наш приятель. - Что ещё не опубликованные работы отца были у него изъяты и присвоены одним из этих стукачей».

Мы очень сочувствовали Борису. А он снимал очки и, протирая на них стёкла, говорил: «Ой, ребята, слава Богу, живы остались. Вы не знаете, сколько они загубили жизней безвинной братвы и нашей, и вашей» (с.134).

Мы с Абрамом знали, что отец Бориса не выдержал всей проявленной к нему несправедливости в стране, где он родился и жил, отдавая все свои силы, знания, ради её светлого будущего, и после второго инфаркта у него парализовало ноги. Всегда, когда Борис приходил заказывать сапоги, мы сами принимали у него заказ и бесплатно шили для него обувь…

Я, Абрам и Борис стояли, прислонившись к стене клуба, и разговаривали. Борис, знавший, что мы не курим, но носим с собой сигареты, попросил закурить.

Пока Абрам угощал его сигаретой, я отвлёкся и посмотрел в сторону калбитов.

Назарбек, самый большой зануда среди казахских юношей, показывал в нашу сторону, что-то говорил столпившимся вокруг него ребятам и вместе с ними закатывался от смеха. Я понял, что без драки тут не обойдётся, и решил: сам не подойду, но если они подойдут, то душу отведу.

Не прошло и двух минут, как важной павлиньей походкой к нам подошёл сам Назарбек, несчастный король калбитов.

Он уставил свой ехидный взгляд на Бориса, почти докурившего сигарету, и с усмешкой спросил:

- Прошу прощения, господа нищие, я вот хотел спросить у вашего приятеля жида, где он бычок докурить подобрал?

Поняв, в чём дело, мы с Абрамом решили не спеша продолжить диалог с этим ублюдком. Борис тоже был лихим парнем, но сдержал свой пыл, поняв, что нам нужно потянуть время.

- А ты зайди в сортир при клубе и полазай рукой в толчке, там и найдёшь, только не бычок от сигареты, а кусок дерьма, вроде тебя самого, - ответил ему Абрам.

Лицо Назарбека передёрнулось.

- Ой, пашист, я вижу, ты стал совсем смелым за спиной бандита (с.135). Что-то я не припомню, чтобы ты года два назад.

перед клубом красовался, да ещё умные речи толкал, - сказал он.

- Да, калбит, ты прав. Два года назад я обходил тебя, чтобы не пачкать свои белоснежные руки о такое дерьмо, как ты. Но волен Бог, встретив чеченца, я упорно учился у него, как, не пачкая руки, одной деревянной колодкой размазывать такое дерьмо, как ты, по стенке твоего же дома, чтоб соседям не воняло. Ведь не все казахи выпечены из дерьма, вроде тебя.

Назарбек не ожидавший такого плевка в лицо заметно побледнел, но, сделав вид, что слова Абрама его не задели, он вновь зашипел как змея. --Ладно, ребята. Я не хотел с вами ругаться. Просто смотрю, вы стоите под клубной вывеской с объявлениями о новых фильмах. Я подумал, раз вы не умеете читать по-казахски, я вам переведу, какой новый фильм можно сегодня посмотреть.

Тут моё терпение лопнуло. Слишком хорошо я знал этого мерзавца, чтобы стоять вот так и слушать его. Я отодвинул Абрама назад, вплотную подошёл к Назарбеку и сказал:

- Милейший, переведи нам, о каком фильме написано на доске объявлений.

- Здесь написано, что сегодня покажут новый фильм. Фильм о том, как великий Сталин и его Армии очищают нашу страну от такой нечисти, как чечены - бандиты, фашисты и жиды.

Окружение Назарбека, стоявшее недалеко от нас и явно расслышавшее слова своего покровителя, взорвалось от смеха.

- Да нет, дорогой, это всё не так. Тебе Бог не дал достаточно ума, чтобы ты вник в тайны политики великого русского государства. Хотя тебя бедного жизнь не только умом обделила, она тебе даже глаза до конца не раскрыла.(с.136) И это для того, чтобы ты видел только соответственно своему уму.

Так слушай, дорогой, мы дружим с евреем и потому знаем некоторые тайны великого отца. Зови своих дружков, мы с вами поделимся, только никому ни слова.

Назарбек, ожидавший после своих слов удар по морде, увидев моё спокойствие, немного растерялся, но услышав от меня про тайну неверных и то, что эта тайна идёт от учёного еврея, живущего в Успенке, решил, что я, смирившись с его оскорблением, хочу перед ним оправдаться за всех неверных.

Все казахи знали, что дядя Жора, отец Бориса, великий учёный из Москвы, работавший раньше при Кремле.

Одним махом руки Назарбек позвал свою компанию. Мы отошли за клуб и продолжили. Но прежде я уговорил Бориса уйти домой, дав ему слово, что драки не будет, что мы с Абрамом дадим им покурить и, немного потешившись, отправимся домой.

Мы не могли допустить, чтобы Борис ввязался в драку и попал в комендатуру. Его больному отцу нельзя было расстраиваться, он мог не перенести этого. Да и у матери Борис был первым помощником.

Он никогда не покинул бы нас с Абрамом, если бы знал, что мы подерёмся с калбитами. Но он поверил нам на слово и ушёл, так как не мог задерживаться.

Ну вот. Окружили нас с Абрамом назарбековцы, стоят ждут, какой же секрет про неверных нам рассказал учёный еврей.

Я попросил тишины и начал свой рассказ: «Сидит как-то Сталин, отец народов, и рассматривает карту своей страны. Восхищается тем, что его страна большая, самая богатая, многонациональная, и все нации в ней живут по-братски. Сидит товарищ Сталин и думает: «Всё ли у меня в стране хорошо, всем ли я уделил нужное внимание, всё ли я делаю, чтобы люди в моей стране жили лучше?» (с. 137)

В это время заходит к нему его сподвижник Берия.

- Товарищ Берия, - говорит ему великий отец народов. Вот я сижу и размышляю, всё ли в моей огромной стране хорошо, все ли мои народы наделены достаточным умом, силой, нравственными и эстетическими качествами, чтобы вступить в наш новый научно-прогрессивный мир человечества.

Берия опустил глаза и повесил голову.

- В чём дело, мой друг? - спросил его отец парода.

- В нашей великой стране есть один пробел. Но мы в силах его исправить, только это нам будет стоить немало. Зато мы покажем всему миру, что у нас развита цивилизация даже в самых пустынных степях нашего государства.

И тогда Сталин и Берия выбрали три нации: немцев, чеченцев и евреев, и решили бросить их под видом спецпереселенцев в несчастные степи Казахстана на просвещение казахского народа. И пошло первое поколение с еврейским умом, чеченской смелостью и немецкой культурой».

Вот тогда и началась драка. Не знаю, чем бы она закончилась, если бы зав.клубом не вызвал наряд милиции.

Всех казахов отпустили, а нас с Абрамом забрали в комендатуру.

Увидев нас, комендант ужаснулся.

- Ну, ребята, теперь вам не то что мой отец, даже мой воскресший дед не поможет, - засмеялся он и приказал отвести в камеру.

- Только не в одну, а то они ещё чего-нибудь натворят! - кричал он дежурному вслед.

Нам с Абрамом дали по 15 суток, которые мы должны были отработать

на пилораме рудника.

Пилорама не тюрьма - решили мы и радостно встретили назначение принудработ. Плохо было то, что нас с Абрамом раскинули по разным бригадам» ( с.138).

Солидарность чеченцев, немцев, русских и евреев перед подлостью и звериной жестокостью власти и тех, кто называет себя русскими патриотами

«На следующий день, предупредив в сапожной мастерской о том, что мы на 15 дней уходим отрабатывать штрафную, мы отправились на пилораму.

Пилорама располагалась во дворе шахты и распускала брёвна на брусья для шахтной крепёжки. Работали там в основном зэки и ссыльные, среди них особенно выделялся старик по фамилии Соколов. Зэки с ним не церемонились, давали ему тяжёлую работу, с которой тот с трудом справлялся, но не смел возражать. Старик представлял собой яркий образец мудрого, терпеливого, достойного человека. Я, привыкший видеть среди своего народа уважение к старшим, начал подстраховывать старика и делал за него всю трудную работу. Старик в знак благодарности старался как-то сблизиться со мной. Как-то после работы Соколов рассказал мне о себе. Был он евреем по нации, бывший генерал-майор медицины. Попал под неугодный глаз сталинских стукачей. Десять лет отсидел в тюрьме и теперь последние пять лет отбывает в ссылке.

- Я честно служил своей стране. Наверно, страдаю за то, что я еврей, - говорил с горькой обидой на душе этот благородный человек.

Он очень тосковал по своей семье, которая осталась в Москве.

- Я просил жену: «Уезжайте куда-нибудь в провинцию. Не дадут тебе и детям спокойно жить, пока я в тюрьме». Но она не захотела. Сказала, что выдержит и дождётся того дня, когда правда восторжествует (с.139).

- Боже мой, сынок, - продолжал он. - Сколько унижений приходится переносить от тех, для кого ты бессонными ночами трудился, вкладывая все силы и знания, чтобы страна, в которой живут они и их дети, развивалась, была одной из лучших, чтобы всем жилось хорошо. Я не этой работой тяжёлой угнетён, я угнетён всеми унижениями, с которыми я вынужден мириться.

Только здесь, столкнувшись с этой грязью, я понял, что, только выйдя за пределы Москвы, можно узнать, как далека наша страна от той прекрасной жизни, что наше правительство обещает нам. Чтобы прийти к тому прекрасному будущему, в которое лег 12 назад верил и я, нам нужно или родиться заново или два-три столетия перевоплощаться в иных людей, непохожих на тех, кто населяет планету сегодня.

Я пытался успокоить Соколова. «Рассказал ему про семью Бориса, сказав, что они тоже москвичи. Снял с него старые сапоги и отдал ему свои, совсем новые. Принёс ему из дома шерстяные носки, связанные матерью, и свой полушубок. Старик даже прослезился, он не хотел брать всё это, но я его уговорил.

- Я не встречал никогда чеченцев. Но я читал про них у Пушкина, Лермонтова, Толстого. Я читал и про то, что творил у вас на Кавказе Ермолов. Люди не одобряли его жестокостей, по отношению к горцам. Он, сынок, поплатился в горящем аду за все погубленные им души. Теперь, узнав наяву чеченца, я вижу, чти горцы - такой прекрасный народ, каким их представляли наши великие поэты. Если большая часть вашего народа имеет такое сердце, как у тебя, то это уже счастливая нация. Если в народе учат детей уважению и состраданию друг к другу, то этот народ будет сплочённым и ни при каких трудностях не потянется, как лебедь, рак и щука, в разные стороны, а сплотится и пойдёт вперёд достигать своей вершины. Слушай меня, сынок, и запоминай. Любыми путями получи образование. Никогда ни при каких обстоятельствах не подчиняйся рабству и не поддавайся унижениям (с.140).

Будь борцом и достигай победного конца. Завтра я постараюсь рассказать тебе больше о твоих предках, воевавших на Кавказской войне, а сейчас пора тебе домой.

На следующий день, отработав утренние часы, я ушёл домой на обед. Быстро пообедав, я попросил Розу( первую жену Х.Ахмадова - БД_) собрать узелок с едой для моею друга Соколова. Роза положила для Соколова горячую лепешку, баночку домашней сметаны и молока. Он очень любил эту еду. Я пришёл на пилораму ещё до того, как закончился перерыв.

Сев под навес, где рабочие делали перерыв, я стал дожидаться Соколова. Через несколько минут с другого конца пилорамы донёсся какой-то стон, а затем смех. Не поняв, в чём дело, я побежал на шум. То, что я увидел, было ужасно.

Напившись до сумасшествия, наши зэки привязали Соколова к бревну головой к пилам и собрались пропустить его через пилораму, поставив у его ног табличку с надписью «Смерть евреям».

Добежать до них я бы не успел. Пила была электрическая. И я, подбежав к щиту высокого напряжения, вырубил электричество. Не окажись я рядом с выключателем, эти изверги распилили бы старика на части.

К тому времени подошёл и работающий с нами Коля Визиров. С ним мы подбежали к Соколову, развязали его и отвели в общежитие, где у него была своя комната.

Затем пошли к начальству, рассказали о случившемся, но поняли, что от начальства ждать защиты бесполезно (с.141).

Я накормил Соколова, попросил Колю не отходить от него ни на шаг, а сам ушёл на работу. Эти пять часов до конца рабочего дня превратились для меня в вечность. Пока я не сказал ни слова нашим зэкам, отложив этот разговор до вечера. После работы я примчался домой. Взял с собой Абрама и ещё нескольких чеченцев, с которыми отправился в общежитие. Подослав Абрама под предлогом распить бутылку, я вытащил всех шестерых обидчиков Соколова за общежитие. Вот тогда мы и отвели об них свою душу.

После этого зэки работали за всех. А мы с Соколовым сидели под навесом, он делал записи в своём дневнике, а я ему рассказывал о жизни чеченского народа. Я передавал ему рассказы своей матери о тех печальных днях, проведённых в тёмных телячьих вагонах на пути в Казахстан.

Всё, что я говорил, Соколов записывал в свой дневник. Когда я уходил, оп давал мне повое задание - узнать о том-то, о том-то. Ведь во время высылки мне было всего семь лет, и я не мог всё помнить. Я приводил ему примеры из богатых содержанием рассказов моего дяди Якуба.

Вот так и прошли мои штрафные 15 дней, за которые я узнал очень много интересного о жизни и борьбе своих предков, о русских поэтах, которые воспевали на весь мир доблесть, мужество и честь моего народа.

Вернувшись в свой сапожный цех, на вопрос «где я был?» я отвечал: «Я был в академии, проходил курсы по истории Кавказской воины».

И мой Абрам начинал подшучивать надо мной:

- О, вождь неверных, пожалуйста, не вздумай начинать в степях калбитов новую Кавказскую войну» (с.142).

Лучи надежды

Смягчение коммунистического режима с приходом Н.С.Хрущёва

«Руководство автобазы не могло нахвалиться нашей бригадой. Со страниц районной газеты не сходили статьи о прекрасной работе нашей бригады. Нами стали интересоваться и областные газеты. Однажды в общежитии я наткнулся на газету со статьей о нашей интернациональной бригаде. Крупным жирным шрифтом было выделено название статьи «Они - идущие впереди, преодолевая все препятствия в безжизненных степях Казахстана».

Прочитав название статьи, я стал покатываться со смеху. Находящиеся в комнате ребята не могли понять, что со мной происходит.

-Ты что, Хизар, перегрелся что ли сегодня, - сказал Валера, посмотрев на меня.

- Нет, - сказал я, немного успокоившись.

Я вспомнил Абрама. Прочитав эти строки, он сказал бы: «Один из неверных, подавая пример сыновьям великого русского народа, стал одним из идущих впереди и освоении целины в безжизненных степях калбитов».

Ребята захлебывались от смеха.

- Ой, Хизар, я не могу, - приговаривал смеясь Валера.

- Так уж и быть, - сказал я, дав ребятам немного успокоиться. Устрою я вам сегодня вечер смеха. Я устроился поудобнее и начал рассказывать ребятам веселые приключения моего лучшего друга Абрама. На наш смех пришли ребята из соседних комнат. После этого вечера ребята прозвали меня «вождем неверных».

И какой бы праздник на стройке мы не отмечали, после главного тоста, наш Валера произносил еще один тост: «За верных и неверных» и тихонько добавлял - сынов отечества. Вызвал меня как-то к себе бригадир и говорит: (с.152)

- Нам нужно перебросить бурильщикам алмазные долота для бурильных свеч. Выбор пал на тебя. Рекомендовал тебя начальник автобазы Соколов.

Соколов, относившийся ко мне всегда доброжелательно, был мне очень рад:

- Только тебе я мог доверить это дело и ничуть не сомневаюсь, что ты с этим справишься. Завтра же ты должен выехать.

На следующий день мне выдали цепи для задних колес моего грузовика и все необходимое для автомобиля в зимних условиях. Соколов распорядился, чтобы мне выписали новый полушубок, валенки и войлочные брюки. Он посоветовал мне взять с собой побольше водки. В дороге могло всякое случиться.

В кузов дополнительно поставили 200-литровые бочки с бензином. Выдали мне компас, научив предварительно, как им пользоваться. После всех этих сборов, я тронулся в путь. На вторые сутки дороги я немного заблудился в районе рудника Эртэндэк. Расспросив у рабочих дорогу, бурильщиков я нашел довольно легко.

Доехав до пункта назначения, я сдал свой груз, получил необходимые документы о сдаче ценного груза и, не задерживаясь, тронулся в обратный путь. Но на обратном пути я опять сбился с курса. Как я ни крутил, ни вертел, компас мой не срабатывал. Началась метель. Я понял, что кручусь на одном месте, и решил не искать конкретную дорогу, а добраться до любого человеческого жилья. Проехав, как говорится наугад, свет фар моей машины уперся в какое-то здание.

Подъехав поближе к зданию, я понял, что попал на ферму, Войдя в помещение фермы, я встретился с большим количеством женщин. Они все выглядели одинаково, как инкубаторские цыплята, в одинаковой форме. (с.153).Увидев мужчину без военной формы, женщины очень обрадовались. Я понял, что попал в женский лагерь.

Несчастные женщины, минимальный срок заключения которых составлял десять лет, совсем соскучились по общению с людьми из внешнего мира. Им было интересно все, что творилось за высокими стенами их узкого жилья. Огрубев, очерствев, совершенно потеряв женственность, каждая из них сохранила одну черту - женское любопытство, которое выражалось в их вопросах : а что там?, а как там ? а почему?

Работали эти женщины на масло-сырзаводе.

Охраняли их нестрого, зная, что убежать отсюда без чьей-то помощи невозможно. Женщины с большим удовольствием устроили меня на ночлег. Они постелили мне в котельную своего завода. Там было очень тепло, они принесли мне одеяло, подушку и еду. Несколько женщин осталось немного посидеть, поговорить со мной. Мы поели, вместе выпили по-чуточку моей водки и стали вспоминать каждый о чем-то приятном, что у него было в прошлой жизни.

Через некоторое время в котельную ворвалась девушка лет двадцати пяти. Она немного отличалась от всех остальных заключенных. У нее были черные волосы и черные глаза, сливающиеся с ее смуглым лицом. Посмотрев на нее, я понял, что она не русская.

Указав каким-то жестом сидящей рядом со мной девушке уступить ей место, она села и немного подождав, пока девушки отвлекут чем-то свое внимание, спросила:

- Ты с Кавказа?

- Да, - ответил я, - но ты, кажется, тоже оттуда.

- Да, я с Баку. Азербайджанка. Мне дали было десять лет, пять я уже отсидела. Услышала от девочек, что у нас на ферме парень объявился, очень похожий на кавказца. Вот я и прибежала поглядеть на земляка.(с.154)

- Тебя как зовут? - спросил я ее.

- - Лайла.

- - А меня Хизар. Я - чеченец.

Внезапно в котельную вошел военный. Им оказался начальник охраны, капитан Сидоров. Видимо то, что в лагере гость сказали не только Лайле. Проверив мои документы и посмотрев мой путевой лист, капитан успокоился и разрешил мне переночевать. Выпив со мной бутылку водки и где-то с час переговорив со мной, он объяснил мне, как найти точную обратную дорогу и ушел. В дверь котельной постучали, Открыв, я вновь увидел лицо Лайлы.

- Капитан разогнал всех спать, а я решила потихоньку вернуться. Мне надо поговорить, земляк.

- - А если на тебя настучат? - спросил я Лайлу.

- - Не посмеют. Я здесь в Верхах держусь. Лайла принесла с собой сыр н свежую пахту.

- Это тебе в дорогу, - сказала она, протягивая еду. Лайла рассказала мне очень печальную историю из своей жизни, которая являлась причиной того, что она находилась в заключении. По ее рассказам она убила надругавшегося над ней парня, за что и получила десять лет тюрьмы.

Излив мне душу, но не договорив все же чего-то, Лайла спросила, во сколько утром я собираюсь выезжать и попрощавшись до утра, ушла спать.

Измученный дорогой, я был очень уставший. В котельной, где меня поселили эти сбившиеся по воле судьбы с дороги женщины, было очень тепло. Отогревшись и пообщавшись с прекрасной половиной человечества, я расслабился и уснул. Утром меня разбудил капитан. Первым делом он похмелился, а потом еще раз объяснил мне, как лучше доехать до моей стройки. Попросил, если еще буду в их краях, привезти побольше водочки. Пришла и Лайла (с.155)

- А, Лайлочка! Ты пришла земляка приводить, - сказал капитан, увидев Лайлу.

- Да, если можно, я его проводила бы немного.

Я сегодня работаю во вторую смену, поэтому я не на работе, - объяснила Лайла капитану.

Похмелившийся капитан был в хорошем расположении духа. Упрятав свою бутылку водки во внутренний карман своего полушубка, он похвалил Лайлу, как одну из самых послушных узниц своего лагеря и, велев ей проводить гостя, ушел. Лайла проводила меня до кургана. Когда я стал прощаться с ней, она навзрыд заплакала и стала умолять меня, чтобы я забрал ее с собой. Я растерялся и не знал, как мне бытъ. Мне было жаль её. Но убежать из лагеря без всяких документов было бессмысленно. Ее вернули бы и добавили бы еще столько же срока. Да и я получил бы, как соучастник, 7 лет. Кроме всего этого, я всегда был человеком слова и чести. Я дал слово капитану, что все будет нормально, и не хотел нарушать его.

Я стал объяснять Лайле, что все это нереально. Но я сказал, что через месяца два., весной я вновь заеду в лагерь и постараюсь сделать что-нибудь, чтобы её оттуда увезти более безопасным методом.

Лайла посмотрела на меня печальным взглядом и запела. Она пела на своем родном языке, но было понятно, что сердце ее плачет

- Я хочу домой, - сказала она чуть слышно. Я хочу в свой родной дом, обнять свою мать, увидеть свою улицу и своих близких. Я тоскую но своей родине, понимаешь?

Но кто же, как не я, мог ее понять? Я. у которого отняли и Родину, и дом, и родных.

Я обнял эту несчастную девушку и объяснил ей, что я не забираю ее сейчас не из-за того, что я боюсь за себя, а из-за того, что боюсь за нее. (с.156)

- Ты надейся на меня и жди, - сказал я ей.

Я приеду и постараюсь забрать тебя. Только вера и надежда облегчат твои страдания. И смотри мне, не вздумай бежать! Не повторяй одну и ту же ошибку дважды.

- Я верю тебе, земляк и буду ждать тебя, - сказала уже, чуть улыбаясь в надежде, Лайла.

Мы попрощались, и я уехал.

Когда я приехал на автобазу, там уже знали, что груз я доставил по месту назначения.

Соколов вызвал меня к себе и не мог нарадоваться моему возвращению.

- Ну, молодец, Хнзар!

Я знал, что не ошибся, посылая именно тебя в эту поездку, - говорил он.

Получив два дня на ремонт машины, я за день сделал машину, а на второй день поехал к матери с сыном.

Было одиннадцатое февраля. Проснувшись утром, я решил очистить двор от снега и нарубить матери дров на неделю. Свой выходной день я всегда посвящал работе по дому. «Быстрее бы настала весна», - думал я, складывая дрова и глядя в сад на усыпанные белым пушистым снегом деревья».

Завершив ближе к полудню свою работу, я пообедал и решил навестить дядю Якуба и его семью. Не успел я выйти со двора, как столкнулся с бегущим мне навстречу Абрамом, который то смеялся, то чуть ли не плакал. Он, потеряв дар речи, не мог произнести ни слова. Я подумал, что у Абрама кто-то родился, так как Зельма вот-вот должна была родить, и он от радости с ума сходит.

- Ну, Зельма, молодец, ну и кого же?, - спросил я, радуясь за Абрама.. (с.157)

- Не Зельма , дурак. Хрущёв, Хрущёв, бандитов - выдавил из себя Абрам, схватив меня и сваливая вместе с собой в кучу снега.

- Да кто родил-то, сукин сын. Зельма пашиста или Хрущев бандита, - кричал и смеялся я, тыча Абрама лицом в снег.

Вырвавшись из моих рук, Абрам залез на крышу небольшого сарайчика и во всю мощь закричал:

-Хрущев, чечен. Хрущев родил республику для бандитов!» (с.158)

УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР о восстановлении Чечено-Ингушской АССР в составе РФ

В целях создания необходимых условии для национального
развития чечено-ингушских народов, Президиум Верховного Совета постановляет:

1. Признать необходимым восстановить национальную автономию чечено-ингушских народов.

2. Рекомендовать Президиуму Верховного Совета РСФСР:

а) рассмотреть вопрос о восстановлении Чечено-Ингушской ЛССР в составе РСФСР

б) установить границы и административно-территориальное устройство ЧИАССР;

в) утвердить Оргкомитет ЧИАССР, на который возложить впредь до выборов в Верховный Совет АССР руководство хозяйственным и культурным строительством па территории республики.

3. Считать утратившим силу Указ Президиума Верховного Совета СССР от 7 марта 1944 года «О ликвидации Чечено-Ингушской АССР» и об административном устройстве» и статью 2-ю Указа от 16 июля 1956 года в части запрещения чеченцам и ингушам возвращаться на прежнее место жительства.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

К. Ворошилов

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

А. Горкин.

Москва, Кремль. 9 января 1957 г. (с.. 159)

Как-то я вновь ехал в сторону лагеря, где находилась Лайла, которой я пообещал, что заберу ее весной. До этой моей поездки много груза перевезли в сторону Байконура, так как там планировалась постройка Космодрома.

Я ехал теперь уже не один. Нас было трое, и все мы были на газиках. С наступлением весны дорога уже не казалась такой тяжелой, как зимой.

Находясь примерно в двух десятках километров от лагеря Лайлы, мы должны были его объехать стороной. Я предложил товарищам сделать привал, а сам отправился в лагерь, сказав им, что должен заехать к одному родственнику.

Еще я попросил их тронуться дальше в путь, если меня долго не будет, а я их нагоню.

Я приехал в лагерь. Оставив машину в стороне, поодаль от лагеря, я сразу же пошел на ферму, куда я попал в первый раз и, вручив одной из заключенных две бутылочки водки и сигареты, попросил передать Лайле тайком от других, что я жду ее.

Женщина с удовольствием выполнила мое поручение: Через минут сорок пришла Лайла. Первое, что она спросила, это заберу ли я ее.

Я кивнул головой и спросил, где мне ее ждать. Она объяснила мне, куда она пойдет, и отправила меня.

Ровно в пять вечера Лайла сидела у меня в машине. Я, уже разобравшись во всех дорогах этих мест, привез ее по степным дорогам на узловую станцию Жарык, откуда можно было уехать в Алма-Ату. Дальше ей нужно было доехать до Красноводска, а оттуда через Каспий она попадала к себе домой в Баку. Я купил ей билет, дал денег на дорогу и после того, как посадил ее в поезд, вручил ей фальшивый паспорт.

- Теперь ты чеченка. Тебе остается запомнить имя, фамилию и дату рождения с этого паспорта, - сказал я Лайле. (с.160)

Лайла объяснила мне, где в Баку я могу ее найти, если меня волей судьбы занесет туда. Она очень благодарила меня и попросила, чтобы я не терялся.

- Ведь Грозный совсем рядом с Баку, - говорила она, зная, что чеченцы получили наконец-то возможность вернуться на свою родину.

- Хизар, а зачем ты мне помог? - спросила Лейла.

Я обнял ее на прощание и сказал::

- Тринадцать лет я видел перед собой женщину, которая жила в тоске и страданиях по своему родному дому, по своим родным и близким. Каждый вечер она ложилась спать и утром просыпалась с тоской в глазах и печалью на сердце и с одной и той же грустной мелодией на устах, привезенной из родного края. Потеряв на чужбине любимого мужа и двоих детей, она совсем извелась. Глядя на нее, мне казалось, что тоска навечно застыла в ее глазах. Я дал ей все, что было возможно. Я стал жить ради нее, но тоска не покидала ее глаз и сердца.

Как-то я ее спросил:
- Мама, ты хочешь чего-то? Она посмотрела на меня, и, не поднимая глаз, сказала: «Я хочу домой, сынок».

Я ответил ей так же, как и тебе, два месяца назад. Верь и жди. И она дождалась, как дождалась и ты.

Девушка, лишившаяся Родины и близких из-за людской подлости.

Девушка, плачущая на чужбине, напевая мелодию, привезенную из родного края, и тоскуя по своей родной земле. Ты напомнила мне мою маму.

Мне было так же жаль и тебя, как ее. Мне очень хотелось, чтобы и ты, и она вернулись на свою Родину. Вы дождались этого дня. Бог открыл вам обеим дорогу к родной земле. (с.161)

Теперь вам остается только просить Бога, чтобы он помог вам добраться до родного дома.

Я попрощался уже совсем с Лайлой и вышел из вагона.

Поезд тронулся. Лайла, высунув из окна вагона голову, крикнула: «Хизар, передай своей маме, что у нее самый хороший сын на свете».

Лайла уехала. Я сел в свою машину и тоже уехал, только в отличие от Лайлы не домой, а вновь на чужбину». (с.162)

Дорога к дому

«Время неумолимо шло вперед своим размеренным шагом. Дождавшись начала лета, чеченцы потянулись в родные места. Ведь с тех пор как вышел Указ Верховного Совета СССР о восстановлении Чечено-Ингушской республики, прошло несколько месяцев. Холодная зима вместе с очень прохладной весной остались позади. Было теперь уже тепло, как на улице, так и на сердце. Радость людей омрачало то, что на чужбине оставались могилы усопших здесь родных и близких. И каждый из нас уезжал на Родину, оставляя на могилах умерших кусочек своего сердца. И снова горе и слезы. Бедные матери. Им было тяжелее всех оставлять на чужбине могилы своих детей. Они не считали их мертвыми, для них они были живыми, живущими в раю под крылом Аллаха. А их могилы были святым местом для матерей, которые они посещали в каждый святой день недели и приводили в порядок. Даже были такие, которые не вернулись на Родину из-за того, чтобы не покинуть могилы своих родных.

Мы с матерью оставляли на чужбине самых близких и родных для нас людей. Моего отца - Музу, моего дядю - Хасана, мою бабушку и тетю. И наших самых младших Харона и малышку Букушку. Воспоминания о близких, чьи кости покоились в степях Казахстана, омрачали всю радость возвращения. Но нужно было смириться с волей Аллаха и возвращаться.

Там, далеко-далеко, ждала возвращения своих сыновей и дочерей земля Вайнахов. Меня ждал Кавказ! (с. 162)

Я полностью рассчитался с работы. Продал свой дом, правда, договорившись, что мать с Ильясом поживут в нем в течение месяца, пока я их не заберу.

Я не стал брать их сразу с собой па Кавказ, так как нужно было сначала купить там дом пли выкупить свой.

Попросив Абрама и Зельму (кстати, подарившую Абраму спустя короткое время после того, как Хрущев подарил чеченцам родину двух девочек-двойняшек) присмотреть за матерью с сыном, я собрался в родные края.

Вышедший Указ не давал автоматически права выезда на Родину. Этим правом наделял оргкомитет, образованный во исполнение этого указа. Даже через самых влиятельных лиц, для получения документа на выезд нужно было месяца два, и я решил ехать без разрешения. Я вспомнил про своего приятеля Валентина. Это был бывший летчик, украинец по национальности, живший со мной в одном общежитии. Узнав, для чего нужна форма, Валентин не раздумывая подарил ее мне.. Зятем я попросил у литовца Вити самую толстую в хорошем переплете книгу (он учился в педагогическом институте и имел уйму книг). Живущий в надежде, что когда-нибудь и его государству вернут независимость, литовец тоже посочувствовал мне и подарил киту.

Я переоделся, взял свою книгу и под видом студента - заочника отправился в путь, прихватив с собой своего двоюродного брата Юсупа. Мой друг Абрам отвез нас с Юсупом на железнодорожный вокзал. Мы сели в поезд и отправились на Родину. После первой станции началась проверка. Дав немного денег проводнице, я попросил ее спрятать Юсупа, а сам остался важно сидеть на своем месте, держа перед собой открытую киту и сделав вид, что читаю. Я с облегчением вздохнул, когда проверяющие прошли мимо, не обращая на меня внимания. (с.163)

Поблагодарив Бога за помощь и немного переждав, я пошел за Юсупом. Он, уже успокоившись, что его тоже пронесло, сидел с проводницей и пил чай. Я присоединился к ним. Попив чайку и поговорив о жизни грядущей, мы с Юсупом ушли спать.

На следующий день форма летчика меня так же выручила. Ни разу в дороге ко мне не подошли и не потребовали документы. Когда нас выселяли, мне было шесть лет, и я плохо помнил Кавказ. Больше я знал о нем из рассказов моей матери. Мне хотелось поскорее доехать и почувствовать запах моей родной земли. Земли, на которой я родился и с которой меня и таких же, как я, еще не успевших познать жизни, детей, загрузили в телячьи вагоны и бросили в холодные степи Казахстана и Сибири на медленную, мучительную смерть от голода, холода и болезней. Но мы выжили, чтобы вернуться и доказать, что чеченцы сильный и живучий народ. Выжили, чтобы в следующий раз, если повторится такое, не уступить свою землю, а бороться за нее до последнего чеченца. Чтобы дождаться того часа, пусть это будет через много-много лет, когда мы отомстим за тех, кто остался лежать в степях Казахстана и Сибири. Было время, когда мне казалось, что я никогда не увижу свой дом, в котором я родился, своё родное село и нашу реку Терек, на которую меня частенько брал мой брат Муса.

И даже сейчас, когда я был почти рядом с Кавказом, меня охватила та же мысль, что и двенадцать лет назад, когда я восьмилетним мальчиком первый раз в жизни бежал с украденным рисом к своей умирающей от голода матери и боялся, что меня поймают, и я не добегу до своей матери. Так было и сейчас. Я ехал и даже тогда, когда большая часть пути осталась позади, я боялся, что меня поймают (т.е. попросят разрешение на выезд, которого у меня не было), и я не доеду до своей Родины. Когда умерли отец и брат, я остался единственным мужчиной в доме. На мне, как на мужчине лежало два долга.(с. 65) Первый долг - это сохранить жизнь своей матери. Второй долг - это вернуть ее на Родину.

Первый долг я выполнил. Теперь я ехал и просил у Бога помочь мне выполнить свой второй сыновний долг до конца. Дать моей матери вновь обрести свою родину, о которой она тосковала тринадцать лет и не мыслила жизни без нее.

... Тоска и стужа душу мне сжимают.
Нет больше сил - и только мысль одна -

О милом и родном далёком крае

Меня отогревает как весна...

Юсуп уже спит, а я от волнения не могу уснуть. Я еду и думаю: «Какой же ты теперь, мой милый, любимый Кавказ?»

- Вот мы и приехали, - сказала, глядя на нас, проводница. - Ребята, вы уже в Грозном.

Мы с Юсупом были в Грозном в первый раз. Первое, что мы ощутили, сойдя с поезда, было то, что мы стоим на родной земле. Наконец-то мы вдохнули воздух своей земли. Был июнь месяц. Вокруг все цвело и пахло. Сам город был очень красив. Душа радовалась и пела. Мы не могли налюбоваться красотой Грозного. Может, он был и не так уж красив, но в наших глазах не было ничего лучше и краше его.

Мы смеялись и плакали от счастья, что вновь обрели нашу родину, которую у нас когда-то отняли.

Правда восторжествовала, и мы вернулись в родные края. Нам было очень больно, но мы старались не держать на душе зла. Мы верили, что за жизни наших родных и близких кто-то поплатится, кого-то ждала божья кара.

Когда мы с Юсупом выезжали из Казахстана, он дал телеграмму в Грозный. Там уже находились два наших приятеля, уехавших на родину еще в феврале месяце, сразу после указа Хрущева. Это были солисты грозненской филармонии Шамсудинов Мовлад и Дасагов Салман. (с. 165). И вот нас с Юсупом встречала на перроне большая группа под руководством Мовлада Шамсудинова.

- Боже мой, неужели это все наяву, - думал я.- Неужели я стою на родной земле и слышу родные мелодии. Налюбовавшись и насладившись всем родным, мы решили отметить наше возвращение. Я пригласил друзей в ресторан. Поужинав под мелодии родной музыки, мы решили погулять по ночному городу. До трех часов ночи мы гуляли по улицам города, пели песни, танцевали. Мы шли по этой земле и знали, что здесь все наше, родное, и мы тоже здесь свои, а не чужие. Каждый из нас уже строил планы на будущее, и никто ни на минуту не хотел вспоминать о том горьком прошлом, оставшемся там, па чужбине.

Прости, мое детство пропавшее,

Неволей и горем пропахшее

В суровом и дальнем краю

Лишь вспомню и слезы пролью.

Там рос я в те годы далекие

Один, как былиночка легкая,
Открытый дождям и ветрам

Как выжил - не знаю и сам.

Ну, как осознать было разумом -

Кто горе огромное сразу нам

Почти от рожденья принес?

Ответьте же нам на вопрос.

Уже к утру мы пришли на квартиру к Дасагову Салману. У него была однокомнатная квартира. Жена Салмана была в отъезде, и мы позволили себе немного расслабиться. Выпив еще немного коньячку, мы где-то час пели песни, танцевали лезгинку, а после так и уснули кто где. Проснувшись первым к часам одиннадцати, я разбудил всех остальных. (с.166) Выпив по чашке чая и поблагодарив Бога за то, что мы снова вместе, и снова на своей родной земле, мы попрощались и снова разошлись. Я и мой двоюродный брат Юсуп уехали в село Знаменское. Доехав до нашего села, мы сразу же направились к реке. Окунувшись в родной Терек, мы как будто бы заново родились. Я вспомнил те времена, когда мой брат Муса приводил меня, шестилетнею мальчика на Терек. Через час Муса строгим тоном говорил мне:

- Хизар, домой быстро. А я умолял его остаться еще чуточку. Воспоминания о Мусе были самые теплые. Теперь, когда каждый мог свободно передвигаться, я дал себе слово, что после того, как привезу мать с сыном, я сразу же начну поиски Мусы. Мы с Юсупом смутно помнили местонахождение наших домов. Ведь в то время, когда нас выселяли, мне было семь лет, а Юсупу и вовсе шесть. Мы решили выйти к центру села, а там находился клуб. В клубе я тоже бывал с Мусой несколько раз. Мне показалось, что если я пойду дорогой от клуба, я точно дойду до своего дома, а там через два дома стоит и дом Юсупа. Так мы и сделали. Дорога от клуба привела нас прямо к нашим домам. Бедный Юсуп не узнал свой дом, а я узнал и свой и его сразу же. Когда я подошел к своему дому, мне показалось, что я никогда и не покидал его. Было такое ощущение, что я гулял по улице и сейчас зайду в дом, а в доме вся семья: мать, отец и братья с сестрой. Мать посмотрит на меня и начнет ругать, где я мотался и почему я весь измазался.

Расставшись с мечтами о прошлом, я вошел во двор своего дома и присел. Выглянув в окно и увидев меня, вышел мужчина лет сорока. Он молча подошел и сел рядом на скамейку.

- Вы вернулись домой? - спросил он у меня, не глядя мне в глаза.

- Да, - ответил я , - вернулся в свой дом. (с.167)

- Есть у русских пословица, - сказал мужчина, - на чужом несчастье счастья не построишь.

- Вы, молодой человек, можете мне не верить, но я рад за вас. Ведь я тоже не от хорошей жизни приехал на вашу землю. Ведь у меня тоже есть родная земля, родной город, дом, в котором жили мои родители, и где родился я сам.

Я тоже человек и тоже тосковал по всему родному и близкому. Давай же не будем держать зла друг на друга. Я не отбирал у вас ни родины, ни дома. В том, что и я, и вы оказались на чужбине, виновата война.

- - С возвращением на Родину, молодой человек, - сказал мне мужчина вставая и протягивая мне руку.

Я встал, протянул ему пуку и сказал: «Вы позволите мне провести ночь в моем доме?»

- - Ты проведешь в нем всю оставшуюся жизнь, - сказал мужчина, обнимая меня.

- - Меня зовут Хизар, а это мой браг Юсуп. Он живет вон в том доме, - сказал я, показывая на дом Юсупа.

- - А я - Василий, - представился мужчина.

Он пригласил нас с Юсупом в дом. Пока мы поговорили о Казахстане, обо всем пережитом чеченцами па чужбине, пришли жена и дочь Василия.

Узнав, что я хозяин дома, в котором они живут, жена Василия заплакала.

- Поймите и вы нас. У нас нет денег, чтобы вернуться обратно в Воронеж. Там все разрушено, и от нашего жилья ничего не осталось. Нас поселило здесь государство, и только по его указу мы можем освободить дом. Если есть указ о том, что вам разрешено вернуться - это не значит, что мы должны возвращать вам дом.

- Успокойтесь, - сказал я ей, - Я не у кого ничего не отбираю, хотя и стоило. Ведь вы не покупали у меня дом, а просто пришли и заняли. (с.168)

Я пришел купить у вас свой же дом, если, конечно, вы согласны мне его продать. Если нет, то я куплю другой. У меня праздник, милая женщина, я вернулся на родную землю, и не хочу, чтобы вы своими слезами вручили мне мой дом.

Я могу вместе со всем другим забыть, оставить этот дом в прошлом и начать новую жизнь в новом доме. Самое главное, что я у себя на родине, а не где-то там, где я свой среди чужих.

- - Анечка, - сказал Василий, - накрой на стол. Я хочу встретить этого прекрасного человека хлебом и солью.

Жена Василия посмотрела на меня и виновато улыбнулась.

- - Я вас понимаю и не сержусь на вас, - сказал я, улыбаясь ей в ответ.

- - Светочка, позвала Анна дочку. Напои ребят чаем, пока я ужин сготовлю.

Войдя к нам в комнату, Света поздоровалась и пригласила нас к чаю.

Света оказалась очень веселой девушкой. Она рассказывала нам смешные истории и громко смеялась.

- - Как я рада, что вы приехали, - сказала Света, - наконец-то, я уеду из этой деревни в большой красивый город.

Я взял с собой Свету и пока готовился ужин, мы сходили в магазин. Купив несколько бутылок водки и коробку конфет для Светы, мы вернулись домой. Как только сели за стол, хозяин поднял тост:

- Хизар, я хочу выпить за тебя и за твой дом. Пусть каждый день из твоей будущей жизни будет окружен радостью.

Опустошив стаканчики, мы принялись за ужин. Анна приготовила очень вкусные салаты и сделала домашние котлеты с картошкой. Василий произносил один за другим тосты, Светочка все время хохотала. Анна - радовалась за нас всех. (с.169)

После долгого застолья мы решили поговорить. Василий сказал мне, что он, готовя ужин, успел переговорить с женой, и если я могу заплатить им, то они с удовольствием уедут обратно в Воронеж.

Я предложил Василию, чтобы он продал мне дом со всем, что там находится, и обязательно продал мне корову.

- И еще, переговори с соседом через два дома - я должен выкупить и дом Юсупа, - попросил я Василия.

Василий пообещал мне, что завтра к обеду он решит все вопросы, связанные с моим и дядиным домом.

Нас с Юсупом уложили спать в комнате Светы. В далеком прошлом это была комната моя и Мусы. Ложась спать в доме, где я родился, и где прошло мое детство, я подумал: «А что же мне сегодня приснится?»

А приснился мне мой отец. Он подошел ко мне сзади. Я не видел его лица, похлопал меня по плечу и сказал: «Я рад за тебя, сынок.» И больше ничего. Утром, проснувшись, я подумал, значит и его душа вернется вместе с нами в наш родной дом. Значит, он видит меня и радуется за мои успехи.

Ближе к полуночи пришел сосед, проживающий в доме Юсупа, и Василий позвал нас на разговор. Сосед тоже решил продать нам дом и даже вместе с коровой.

Мы определились с ценой, и я выкупил и свой дом, и дом своего дяди.

Василий попросил несколько дней на сборы, да и Света должна была рассчитаться с работы. Вечером за ужином, когда мы обмывали свою сделку, Света сделала мне предложение. Она предложила мне место директора Дома культуры в нашем селе.

- Мне ничего не стоит рекомендовать тебя на это место. Я ухожу, и нашла себе замену, - сказала Света.

- Но я умею только читать и писать. Ты уверена, что у меня получится? - спросил я Свету. (с.170)

- Получится, ты не лекции должен читать, а культурную работу проводить, - смеялась мне в ответ Света.

Я согласился. На второй день Света повезла меня в районный центр и оформила на работу. Ещё один день мы потратили на приём и передачу дел, и уже на следующий день я приступил к работе.

Василия и его семью я проводил до Грозного и посадил в поезд. Они тоже радовались, что уезжают в родной край» (с.171).

***

Я сам очень скучал по Абраму. Было такое ощущение, что мне не хватает рядом кого-то. У меня и здесь было много друзей, но такого лучшего и единственного, как мой друг пашист, я не мог найти.

Хизар Ахмадов становится собирателем чеченского песенного и поэтического творчества

Когда я убедился, что все три созданных мной при Доме культуры кружка работают как нельзя лучше, я выделил из каждого кружка по человеку на усмотрение коллектива и назначил их руководителями этих кружков. Разгрузив таким образом себя и приобретя достаточно свободного времени, я решил заняться сбором и записью чечено-ингушского музыкального фольклора. Начав работу директора Дома культуры, я прочитал и изучил много литературы о культуре и искусстве чечено-ингушского народа. Я был очень благодарен Светлане, которая отобрала для меня и оставила мне именно ту литературу, которую я должен был изучить, занимаясь культурно-просветительской работой для своего народа.

Не знаю почему, но меня потянуло именно на родные мелодии. Мне было интересно, какие мелодии исполняли и пели наши прабабушки и прадедушки в те далекие времена. Из прочитанных книг я уже знал, что собирание и запись чечено-ингушского фольклора началась еще в прошлом столетии. Впервые образцы текстов чечено-ингушских песен были напечатаны в русском переводе И.Цискаровым. (Пушкинские песни... Кавказ. 1849, № 38).

Известны публикации П.Услара, записи некоторых чеченских песен, произведенные Л.Н.Толстым, чеченским этнографом У.Лаудаевым, педагогом Ш.Сугаиповым, ннгушом -фольклористом Ч. Ахриевым. Ценным является сборник в русском переводе, составленный А. Шериповым, «Из чеченских песен» (1918 год). (с.178)

Однако все это были записи текстов, а мелодии оставались несобранными и неизученными. В этом отношении большую помощь Чечено-Ингушетии оказали русские композиторы. Первая научно-исследовательская экспедиция по сбору музыкального фольклора была организована в 1929 голу под руководством известного советского композитора Александра Давиденко (1899-1934). В итоге в печати появился сборник разнообразных чеченских мелодий и обработок композитора для фортепьяно в две руки.

В дальнейшем русские советские композиторы неоднократно возвращались к музыкальным темам чечено-ингушского фольклора, чем внесли вклад в развитие музыкальной культуры республики. А.Давнденко создал чеченскую сюиту для хора и капеллы М.Коваль и «Джигитовку», которая вошла в сюиту «Семья народов». Много лет уделял творческое внимание народной чечено-ингушской музыке заслуженный деятель искусств Чечено-Ингушской АССР И.С.Регменский, создавший «увертюру на ингушские темы», «Симфонические сюиты на чеченские темы» (в трех частях) для симфонического оркестра и ряда произведений для струнного квартета. Одновременно Регменский проводил работу по собиранию записи чеченских и ингушских народных мелодий (песен), которые были изданы в 1939 году Государственным музыкальным издательством в Москве.

С начала 30-х годов плодотворную работу по собиранию и обработке чечено-ингушской музыки вел один из зачинателей профессионального музыкального искусства в республике Георгий Мепурнов (1900-1938). (Вероятно репрессирован - ред.).

Так же занимался сбором музыкального фольклора и создавал новые оригинальные произведения заслуженный артист Чечено-Ингушской АССР А.М.Халебский.

Успешно работали и молодые композиторы А.Шахбулатов, Б.Шнанер, Е.Захарович, У.Бексултанов. (с.179) Все понимали, что для развития чечено-ингушской музыкальной культуры огромное значение имеет собирание и изучение музыкального народного фольклора. В нем как в зеркале можно проследить жизнь, быт, культуру и те социальные условия, в которых развивалась музыкальная культура чеченцев и ингушей во всей истории. Основоположник русской классической музыки М.И.Г'линка говорил: «Создаем не мы, создает народ, мы только записываем и аранжируем».

Вот и меня охватило желание хотя бы собирать и записывать, а для аранжировки были наши прекрасные композиторы.

Я купил себе катушечный магнитофон, запасную обувь и рюкзак. Я отправлялся в дальние горные аулы. Вторую пару обуви я брал на случаи дождя, т.к. в туфлях после дождя месить грязь в аулах невозможно.

В наших аулах звучало много прекрасных песен и мелодий, посвященных жизни нашего народа. Жители аулов встречали меня очень доброжелательно. В каждом доме могли накормить, напоить и дать ночлег.

Можно написать целую киту о приключениях, об интересных людях, обо всём, с чем я столкнулся, занимаясь этим не очень полезным и очень интересным делом, которому я посвятил часть своей жизни. Хочу рассказать вам одну интересную историю.

Поехал я на запись в Бено-Юрт. Был это шестидесятый год. Там жила старая гармонистка, ей было лет 70. В молодости она очень хорошо ирала на гармонике, пела. С возрастом братья запретили ей играть. Она жила с братьями, так как своей семьи у нее не было. Это была семья Мусхаджиевых, они были со своими странностями.

Было раннее утро. Я вошел во двор и увидел еще очень живую старушку. Она была занята работой по дому. Она спросила меня, кто я? С чем пожаловал? (с.180) Я объяснил, что работник культуры. Приехал из соседнего села Знаменское. Сказал, что слышал, что она очень хорошо исполняет чеченские мелодии, и так как я собираю материал для выпуска книги и пластинок с чеченскими песнями, то хотел бы, чтобы она мне их проиграла и спела. Я сказал ей, что они должны сохраниться и исполняться нашим будущим поколением.

Руидат, так звали старушку, сказала, что она давно не брала в руки гармонь и не играла, но раз очень надо, она уважит гостя и попробует.

Только она взяла в руки гармонь, как заходит в дом высокий, статный, весь подтянутый - как отставной генерал - старичок. Он с удивлением посмотрел на меня и со всей строгостью сказал, как я мог без разрешения войти в дом и любезничать с его незамужней сестрой. Оказывается, Руидат никогда не была замужем. Он стал стыдить меня, мол, настоящий горец не должен забывать своих обычаев.

Что прежде чем обратиться к Руидат, я должен был бы попросить разрешения у её братьев, и выставил меня из дому. Дойдя до ворот, я извинился и сказал, что я с добрыми намерениями, что не хотел оскорбить его дом и честь Руидат. Объяснил, что хочу выпустить книгу с народной музыкой, и хотелось бы, чтобы мелодии Руидат тоже слушало новое поколение. Тогда старик смягчился, подозвал меня к себе, сказал, что его зовут Ахъяд и пригласил в дом.

«Вот с этого бы и начинал», - сказал он. Затем послал Руидат позвать племянницу, которая жила по соседству. Оказалось, что она играет на барабане. ИI вот пошло веселье. Руидат играла на гармошке, племянница на барабане, а сам Ахъяд танцевал лезгинку, да так красиво, что позавидует любой танцор. Голова вскинута вверх, спина ровная, плечи подтянуты, ноги двигались легко. Я смотрел на него с восторгом и немного с завистью. Закончив танец, Ахъяд помог Руидат (с.181)

вспомнить семнадцать самых старинных мелодий. Мы записали эти мелодии. Затем Ахъяд пригласил меня обедать. После обеда я попросил Ахъяда рассказать немного об их семье. И вот что он мне поведал.

История братьев Мусхаджиевых

Было их три брата: Махмуд, Ахъяд и Абуезид. В 1937 году был у него родственник абрек, который скрывался от советской власти. Жил он по соседству с Ахъядом. Вышло так, что власти выследили местонахождение этого абрека и устроили ему облаву. И вышло так, что укрываясь от солдат, которые пришли его арестовать, этот абрек заскочил в дом, где жили Ахъяд и его братья. Абрек просил их о помощи. Солдаты могли его убить или забрать. Братья не раздумывая схватились за оружие и взяли огонь на себя. Когда абрек почувствовал, что патроны у них кончаются, он решил поступить бесчестно. Пока они вели из дома огонь, он выпрыгнул через окно, которое выходило в сад, и хотел скрыться в ночных сумерках, но был замечен одним из солдат и застрелен. У братьев закончились патроны, и они просунули в дверь белый флаг. Это означало, что они сдаются.

После того, как они сдались, полковник спросил у них, зачем они сопротивлялись власти, да еще открыли огонь. Ведь их могли убить, да и теперь их ждет тюрьма.

Братья ответили, что абрек был гостем в их доме, а нарушать обычай горцев и не защищать своего гостя они не имели права. Это закон гор. Что в данной ситуации для них честь дороже жизни. Эти слова очень тронули полковника, и он предложил братьям: «Я задержу старшего из вас, а двух остальных помилую. Но братья дружно ответили, что они будут отбывать срок вместе. И попросили полковника об одном одолжении: не разлучать их, куда бы их не отправили. Полковник принял условия братьев. (с.182) Магомед, Ахъяд п Абуезид получили по десять лет в колонии строго режима.

Полковник сдержал данное им слово. За десять лет, проведенных в разных тюрьмах, находящихся в разных уголках страны, братьев ни разу не разлучали. Потом началась война. Им добавили еще по 10 лет. Статья 59-я - вооруженный бандитизм и 58 - политическая. Дело в том, что с началом войны всем заключенным, политическим, без суда и следствия добавляли столько лет, на сколько они были осуждены первоначально. Как человеку пришивали эти статьи, мы хорошо знаем из рассказов старшего поколения и из истории. Стоило кому-то донести на человека из-за личной неприязни, что у него припрятано еще дедовское ружье - трехлинейка или гладкостволка, или что кто-то вел антисоветские разговоры. «Один старик-чеченец, - говорит Ахъяд, рассказывал, что его судили только за то, что где-то в Грозном в общественном месте он курил под портретом Сталина.

После суда, рассказывает Ахъяд, нас вместе с другими заключенными загрузили в товарные вагоны и отправили на Север. Везли нас очень долго. Прошло пять дней в пути, а нас даже не покормили ни разу. Когда наш эшелон остановился, заключенные стали кричать в один голос: «Хлеба, хлеба нам!». Мы с братьями тоже очень хотели есть, но дух горца победил и голод, и жажду, и усталость. Чеченец должен был быть примером во всем. Его сила воли должна побеждать все трудности, поставленные перед ним жизнью. «Вот так мы и преодолели этот трудный путь до места заключения», - говорит Ахъяд. мужественно преодолевая и голод, и жажду, и недомогания.

Наверное, если бы мы были врозь, а не вместе, плечом к плечу, одному было бы тяжело устоять перед всеми трудностями. Но мы, родные братья, были вместе. Младший чувствовал плечо старшего. (с.183). И вот

эта любовь друг к другу, преданность брата брату, давали нам силу сохранять честь и достоинство горца. (с.184)

Та братская любовь и верность, которую мы питали друг к другу - была нам едой, водой и лекарством. Мы приехали на место назначения. Расселили нас по баракам. Мы все трое были в одном бараке, как и обещали, нас не разлучали и здесь. На второй день, как раз перед выходом на работу, пришел капитан с конвоем, и нас с братьями забрали к начальнику тюрьмы (оказывается, капитан, ехавший с нами и эшелоне, наблюдал за нами и по прибытии доложил, что мы ни разу в дороге не возмущались вместе со всеми остальными). И как отличившимся хорошим поведением, нас поставили надсмотрщиками над другими. Ты, сынок, не подумай, - сказал Ахъяд; - Мы не были доносчиками, мы соблюдали порядок, не давали сильному обижать слабого, боролись с насилием. Мы стояли за справедливость, а если кто и начинал петушиться, мы никогда не сдавали его начальству, мы сажали его на место. Особенно мы защищали от насилия политических заключенных и невинно пострадавших. Нас любили, уважали, а где надо и боялись. Мы работали на стройках. И Находка, и Игарка, и еще несколько северо-восточных городов построены нами, сынок. Мы с братьями отличались так же и в работе, каждый из нас за эти двадцать лет имел почти по сто грамот за хорошую работу.

В 1954 году, когда Хрущев пришел к власти, он объявил амнистию политическим заключенным, и первыми были отпущены на волю все политические заключенные.

У нас с братьями было три друга. Два полковника и один генерал. Полковник Семен Иванович сидел за то, что его полк во время войны пошел в отступление. Второй полковник Игорь Андреевич был медицинским врачом. У него вообще было что-то непонятное. А генерал Александр Николаевич отсидел срок за то, что не так отозвался о Сталине и его режиме. (с.184). Это были грамотные, честные и интеллигентные люди. Мы с братьями очень оберегали их от всякого криминального жулья. За годы заключения мы очень сдружились. В свободное после работы время мы собирались вместе и рассказывали друг другу о своих семьях, родственниках, друзьях. Каждого волновала судьба своей семьи. У нас не было никакой связи с семьями. Мы, чеченцы, не знали, что с нашими семьями, столь жестоко и безвинно изгнанными со своей родной земли в далекие степи Казахстана и Сибири. Наши друзья переживали, что их семьи будут подвергаться насилию со стороны властей. Ведь их тоже считали изменниками родины. Мы уже лучше стали понимать русский язык, стали говорить по-русски.

И вот, в один из вечеров, когда весь барак улегся спать, Александр Николаевич, наш генерал, собрал нас троих и рассказал, за что именно его посадили. Оказывается, в его дивизии служили двенадцать чеченцев. Трое - Апти, Салман, Хасан - смелые ребята. - говорил генерал, - хорошие бойцы. Они ходили в самую опасную разведку и возвращались только с выполненным заданием. И вот, после очередного боя, я представил их к награде - Званию Героя Советского Союза. Когда понесли списки на утверждение, троих чеченцев вычеркнули, и меня срочно вызвали к начальству. Мне заявили, что чеченцы - это изменники родины, что они репрессированы, и мы не имеем права представлять их к награде героев. Я прошел честный путь и звание героя получил за то, что многие годы, служа своему Отечеству, не запятнал своё имя ложью, честно выполнял свой воинский долг и перед Родиной, и перед солдатами, находившимися в моём подчинении. Я не выдержал и возмутился. Я сказал:

- Побольше бы нам таких изменников Родины, как эти ребята.

После этого меня так же, как и этих чеченцев, назвали изменником Родины и отослали вот сюда, где мы и находимся. «И еще, - поведал Александр Николаевич, - есть у меня приятель, генерал-майор Павел Порфирьевич Брикель. Он командовал шестой гвардейской кавалерийской дивизией. Один из полков Брикеля состоял из одних чеченцев, а командовал им Мовлад Внсаитов.

Александр Николаевич с восхищением говорил, что слава об этом кавполке прошла но всей Армии. Висаитов со своим полком в ожесточенных боях с немцами прошел от Волги до Кенигсберга и от Кенигсберга до Эльбы. На Эльбе он встретился с американскими войсками. И был награжден американским боевым орденом «Легион чести». Вот про таких чеченцев слышал я, Ахъяд. И когда здесь в заключении я увидел вас троих, я не сомневался, что вы люди слова и чести. И что попали вы в тюрьму не за разбой и насилие, а по более серьезным причинам.

Особенно тяжело было расставаться с нашим генералом. Он оставил свой адрес, и мы пообещали, что как освободимся, найдем свои семьи в далеких степях Казахстана, а после свяжемся с ним. Вот так мы и расстались. Спустя год после освобождения генерала освободили и меня с братьями. Мы сохранили ту одежду, в которой нас забрали в тюрьму. Это была национальная одежда чеченца (папаха, мягкие кожаные сапоги, бурка, брюки-галифе и широкие на выпуск рубашки). Переоделись мы в эту одежду и уехали в Караганду искать свои семьи. Нашли мы свои семьи. Они все жили рядышком в двух маленьких домах. Было много радости и не обошлось без горести. От болезни умерла жена и младший сын Магомеда. Его старший сын жил с нашей сестрой Руидат. Вот так, оберегая всех нас, дожидаясь того времени, пока мы вернемся из тюрьмы, а после став и матерью, и отцом нашим семьям, Руидат не устроила свою личную жизнь. Руидат женила сына Магомеда, Ису, а у него была уже дочь трех лет. (с.186) Назвали ее в честь умершей бабушки Деши. Уже после нашего приезда, спустя год завели свои семьи и дети Абуезида. Мой сын Аслан женился уже после возвращения домой у себя па Родине в 1959 году.

В 1957 году всем чеченцам и ингушам было разрешено вернуться на Кавказ.

Мы с братьями получили разрешение на выезд и решили сначала поехать на Кавказ без семей, ведь в наших домах жили русские семьи, надо было сначала с ними договориться и выкупить у них свои дома. И вот' мы приехали. И снова нас трое. И снова мы вместе…С болью и гордостью мы вступали на свою родную землю. На нас были папахи и бурки, которые мы пронесли с собой 20 лет по тюрьмам. Мы почувствовали запах своей земли, мы целовали свою землю, мы благодарили Аллаха за то, что он вернул наш народ на свои земли.

Из Грозного нам нужно было добираться до нашего родного села Бени-Юрта. Когда мы шли на автостанцию, Абеязид гордо поднял голову и сказал:

Эй, Кавказ, Кавказ! (далее три строки по чеченски - ред.)

Мы обнялись, засмеялись и зашагали по своей земле, повторяя хором эти строки.

Приехав в село Знаменское, мы нашли разрушенным свой отцовский дом и построили между Знаменским и Бени-Юртом саклю из нескольких комнат на окраине леса.

Одна комната была комнатой старшего брата. Дальше жизнь пошла своим чередом.(с.187)

В 1960 голу заболел и умер мой старший брат Махмад. На стене его комнаты висел его портрет. И какое бы событие не должно было произойти в наших семьях, мы заходили в его комнату, смотрели на его портрет и спрашивали его благословения на то или иное дело.

И так продолжалось из года в год.

Да! С нашим другом генералом мы вели переписку. Правда, я неграмотен и на письма отвечал мой внук. Разыскал его тоже он. Сестра Ахъяда Руидат сходила за карточкой генерала и его внуков. Ахъяд рассказал мне, что в 1985 году, когда у него родился правнук, его внук Шамиль пригласил в гости на той (торжество) Александра Николаевича и его внука Игоря. Сын его тоже стал генералом. Живут они в Ростове. Так вот он сказал: "Мой внук сделал мне в один день два подарка, подарил правнука и встречу с моим русским другом. Александр приехал с сыном Игорем и внуком Толей. Мы устроили большую вечеринку. Молодежь танцевала лезгинку и пела. Для стариков устроили застолье. А моего правнука мой внук в честь Александра назвал Искандером. И в первый раз в жизни я заплакал. Я плакал от счастья. Я зашел в комнату Махмада и поделился с ним своим счастьем. Я знал, что он одобряет поступок моего внука и радуется вместе с нами.

Ближе к утру гости разошлись. Ахъяд и Александр Николаевич сидели за чаем и вспоминали прожитые годы.

Александр Николаевич вспоминал о том, как его жена не выдержала всех преследований их семьи со стороны властей и скончалась от сердечной болезни.

"Да, - сказал я Александру Николаевичу. - С нами тоже жизнь не очень сладко обошлась. Нас, дедов, засадили на 20 лет в тюрьму, сыновья наши погибли, защищая свою родину, а жены и дети этих защитников, изгнанные со своей земли погибали от холода, голода и болезней в степях Сибири и Казахстана.(с.188)

Я рассказал ему, что и старшие сыновья Махмада и Абуязида погибли на фронте, а младшие от голода умерли в Казахстане. У меня тоже сын погиб на фронте, а две дочери умерли с голоду. Выжил только мой внук Шамиль. Он и его сын Искандер и они продолжат наш род.

На следующий день я устроил скачки в честь рождения Искандера. Скачки проходили на берегу реки Терек. В них принимали участие лучшие наездники нашего района. Для пожилых поставили скамейки и стол с шашлыками. Мы с Александром Николаевичем сидели рядом в первом ряду. Я нагнулся к нему поближе и прочитал вот этот стих: (здесь в тексте пропуск - ред.) Такие скачки устраивались с незапамятных времен в Чечне, в честь рождения сына или на третий день после свадьбы.

Свадьба шла три дни. На первый день бывало застолье. Второй день - состязания по музыке и на третий день скачки.

На этих скачках чеченцы показывали военное искусство. Они должны были на скаку бросить кинжал на меткость, должны были уметь делать джигитовку.

Скачки прошли и вот дома опять продолжалось застолье. Гости ели, пили, плясали. Александр Николаевич говорил, что он никогда так не отдыхал. Он был в восторге от всего увиденного. Вечером он попросил меня, чтобы я позволил ему зайти в комнату Махмада. Я не мог ему отказать. Александр Николаевич зашел, посмотрел ни портрет и сказал:

- Здравствуй, Махмад. Я хочу поблагодарить тебя и твой дом за оказанное мне и моим родным гостеприимство. Для меня большая честь, что правнука одних из лучших сыновей Кавказа, как ты и твои братья, назвали в честь меня Искандером. Я был вашим другом. Теперь я хочу быть вашим братом. (с.189).

Только теперь, побывав на вашей земле, узнав поближе ваши традиции, обычаи и ваш прекрасный народ, я до конца понял, почему чеченцы являются лучшими бойцами на фронте. Почему ни одни из них не сдался в плен и не струсил. Они считали, что защищают Родину, родную землю. Что защищают от врага свой родной дом и своих родных. Тем самым они защищали свою честь, которая для горца превыше всего. Но Родина их обманула. В то время, когда они умирали со словами на устах: «За Родину, за Сталина!» Того Сталина, по воле которого умирали в Сибири и в Казахстане от голода и болезней их матери и сестры, жены и дети. Сегодня я уезжаю, Махмад. Но кусочек своего сердца я оставляю здесь, с вами, своими братьями чеченцами. Я уже не молод. Я тоже скоро уйду с этой земли. Но я очень хотел бы надеяться, что наши внуки н правнуки продолжат нашу дружбу. Прощай, Махмад», - сказал генерал , и вытирая слезу, вышел из комнаты.

На следующий день наш генерал с сыном уезжали. Утром собрались все родственники, каждый из них принес подарок для гостей. Наш генерал очень смущался, и я ему объяснил; что подарок- это знак уважения, нельзя от него отказываться. Я достал из нашего старого семейного сундука белую бурку; белую папаху и кинжал. Подошел к Александру Николаевичу и попросил его все это одеть. Он был красив, когда одев все это, встал, подтянулся, приподнял голову и положил руку на кинжал. Он был похож на горного орла, приготовившегося к полету. Я похлопал его по плечу и сказал: «Вот теперь ты настоящий чеченский генерал». Все смеялись. Шамиль сфотографировал нас с генералом вместе. Эта фотография висит у меня на самом почетном месте. Все наше село так и называет Александра «Чеченский генерал». Вот так мы расстались с нашим другом», - закончил Ахъяд свой рассказ». (.с.190)

Период благополучия, омрачаемый беспочвенными преследованием КГБ

...Был год 1965. Я закончил учебу в Московском институте культуры. Получив диплом, я вспомнил слова Сталина. В свое время он говорил, что ни один чеченец не вступит ногой в Москву. «А вот и вступили, - говорил я сам себе. - а вот и дипломы получили. А вот и доказали, что мы лучшие из лучших. Я купил несколько бутылок коньяка, взял с собой нескольких кавказцев, своих, теперь уже бывших однокурсников и пошли мы на Красную Площадь пить за свободолюбивый, смелый и гордый чеченский народ. Приехав домой, я продолжил свой праздник на берегу Терека со своим коллективом и своими верными друзьями. В 1969 году я закончил еще один ВУЗ - Дагестанский сельхозинститут по специальности ученый-агроном. Работать агрономом я не стал, а продолжал работу в школе. Я преподавал уроки химии.

В семье у меня тоже все было прекрасно. Мать, слава богу, не болела. Дети прекрасно занимались в школе. Жена работала. Все шло нормально, если бы кто-то не взорвал, причем уже в третий раз, памятник Ермолову. Так как я был химиком и занимался пирохимией, власти решили, что это я со своими учениками соорудил мину и подорвал памятник. Меня стали через день вызывать в КГБ. Вся моя месячная зарплата уходила на поездки из Знаменского в Грозный и обратно. В конце концов, когда я убедился, что конца этим поездкам в скором времени не предвидится, я решил купить дом в Грозном и переехать в город. Я даже следователю сказал, что я переезжаю, чтобы быть к нему ближе. Вымотали мне кагэбэшники все нервы и силы, и после нескольких месяцев мучений оставили меня в покое. (с.201)

Мой дом в Грозном находился' на берегу Сунжи. Место было очень живописным и красивым. Дети наши не могли нарадоваться протекающей рядом реке. Мы устроили детей в школу, правда, только девочек. Нам никак не удалось переманить в город мать, привыкшую к тихой сельской жизни. А Ильяс остался с ней. Да и он не хотел расставаться с друзьями и менять школу, ведь у него был выпускной класс. Мы с Петимат пока не смогли устроиться на работу, но ждать нам пришлось недолго.

Совсем случайно я встретил своего старого приятеля Али Арсангиеева. Оказалось, что он работает директором Бердекельской средней школы. Узнав, что я живу в Грозном и, тем более, что мы с женой учителя, он пригласил нас к себе на работу. Мне дали часы по химии, а Петимат - русский язык и литературу.

Мне было очень сложно со старшеклассниками, которые уже несколько месяцев не получали уроков по химии, а на носу выпускные экзамены. Да и с дисциплиной было ужасно. Пришлось на нескольких учениках показать, что я не из робкого десятка. А потом все пошло отлично. Уроки химии для них стали чем-то святым. Когда я работал в Знаменском, мои ученики всегда были первыми и на районных, и на республиканских олимпиадах. Я не сомневался в том, что и здесь я поставлю работу па высшем уровне. Петимат тоже быстро освоилась на новом месте. Сама по себе очень спокойная, она никогда не кричала на детей. Каким-то особым образом она приучила к вниманию на уроке этих очень дерзких, не умеющих ни слушать, ни думать учеников. Дети не боялись ее, а любили. Наверное, её спокойствие, мягкость и добродушие побеждали их.

В коллективе ее тоже уважали. Советовались с ней, так как она являлась одним из сильнейших педагогов. Она никогда не лезла ни в чужие дела, ни в чужую жизнь, но и в своей не позволяла копаться. (с.202)

Поэтому у нее никогда не было ни с кем разногласий и конфликтов на работе и дома.

Сам по себе я человек очень неординарный и сложный. Я знал, что Петимат со мной нелегко. Но она всегда, при любых обстоятельствах, оставалась для меня лучшим другом и нежной, заботливой женой.

Петимат всегда была в глазах наших друзей, знакомых, родственников примером благородства, верности и добросердечности. Она много лет проработала в Бердекельской средней школе, но каждый день после работы она с радостью спешила домой к своей семье, где царили мир и счастье. Ее умное женское лицо, приветливость и доброта значили для меня очень много. Я с большой нежностью и уважением относился к своей жене. Я пожелал бы каждой женщине чувствовать себя такой любимой и желанной, какой была для меня моя жена.

Я о прошлом не тоскую,

если рядом ты со мной.

Может, я любил другую,

Но не помню я другой!

Не жалею я о прошлом,

А жалею лишь о том

Сколько 6 было лет хороших,

Будь и прежде мы вдвоем.

Повстречались мы однажды.

И в любы е времена

не расстаться тропкам нашим

Ведь у нас тропа одна.

Ахмадов Х.

Кредо человека и поэта Хизара Ахмадова

В конце 1970 года я перевез свою мать и своего сына Ильяса в Грозный. Конечно, мать очень не хотела уезжать из родного села, но это было не в моих правилах - бросить, оставить мать на старости лет в одиночестве. А то, что мы не можем переехать обратно в село, мать прекрасно понимала. Я и так был благодарен своим родственникам, которые ни на минуту не оставили ее одну и без помощи все то время, пока она жила в селе. Я вообще никогда не мог предположить себе того, что мы с матерью хоть один день будем жить врозь. Ведь мы с ней были очень привязаны друг к другу. Я очень часто посещал ее в Знаменском, но все равно я очень скучал по ней и чувствовал, что мне ее очень не достает, как и ей меня.

И вот мы все вместе. Мама, Ильяс, Айзанат, Аида - моя вторая дочь. Петимат и я. Девочки мои уже повзрослели. Старшей было десять лет, а младшей - восемь. Они прекрасно учились в школе, помогали матери по дому, очень любили свою бабушку и присматривали за ней. С Ильясом тоже были девочки дружны. Они любили и уважали своего старшего брата. Сам Ильяс, будучи очень мягким по характеру, никогда ни словом не обижал девочек. Я очень радовался за спокойную и дружескую обстановку в семье.

Воспитанием девочек полностью занималась Петимат. Сам я с раннего утра до позднего вечера был занят работой. Я только видел, что у меня растут очень скромные, уважительные дочки, приученные и к труду, и к учебе.

За Ильяса я тоже был спокоен. Он поступил в Грозненский нефтяной институт. Учился неплохо, не доставлял мне никаких лишних хлопот. За все время мне пришлось один раз наказать ею. Это было в Знаменском, когда Ильяс учился в седьмом классе. Как-то пожаловалась мне классный руководитель, что Ильяс в течение одного месяца несколько раз пропустил занятия. (с.204) Я пришел в ярость, но набравшись терпения, я не стал его ни бить, ни ругать. В школу тоже я его не отпустил. Я дал ему в руки лопату и заставил его копать яму глубиной в два метра. Как только он выкопал эту яму, я заставил его засыпать ее и копать яму заново в другом месте. Так продолжалось несколько раз. Копал он три дня. Затем подошел ко мне и дал слово, что больше подобное не повторится. И не повторилось никогда. Мое желание и мое слово было для моего сына законом. У меня был и есть очень трудный характер. Я, сам по себе, очень вспыльчивый человек. Я знаю, что это очень плохая черта. Не знаю, может, это последствие той трудной жизни, которую я прожил в годы депортации. Но если даже я не совсем чего-то понял и был в чем-то неправ, мои сын никогда не перечил мне. Он молча выслушивал меня, а потом говорил: «Успокойся, Дада, я все сделаю по-твоему. Тебе нельзя нервничать».

Я очень любил своего сына. Я желал ему только хорошего. Мне хотелось, чтобы он был хорошим сыном не только для меня, но и для своего народа. Чтобы он выучился и стал полезным человеком для своей республики.

Ведь будущее нашей республики зависело от нашего подрастающего поколения. Так же я воспитывал и своих учеников. Я ужасно не любил лентяев и тупиц. Когда ученик говорил: «Я не смог», - я не понимал этого. Нет на свете ничего, чего человек при желании не сможет сделать. Есть «не хочу», но нет «не могу». Человек должен заставить себя мыслить, думать. Он должен только убить в себе те негативные силы, которые порождают лень и притупляют мозг.

Человек не должен падать духом, жалеть самого себя, мол, я самый несчастный. А сказать самому себе: «Я смогу и у меня получится, я устою перед всеми трудностями. И никто не сломит меня и не собьет меня с ног».(с.205)

Имейте цель в жизни и стремитесь к ней, одолевая все препятствия на своем пути. Главное, выдержать и не свернуть с него. Запомните, лёгкой жизни нет, чтобы достичь чего-то хорошего в жизни, надо пройти все испытания, посланные вам Всевышним. И только тогда вы вздохнете и скажете: «Я прожил жизнь не зря. Я достиг в жизни своей цели».

Я не из тех, кто хочет лишь покоя

Покой бывает у стоячих вод,

Когда не будет у морей прибоя,

Их будет ожидать судьба болот...

Вот так и люди. Если не нарушен

Мечтою и стремлением покой -

Быть человеку вечно равнодушным

Но ни кому не нужен он такой...

Х.Ахмадов

Русский шовинизм в действии

Восемь лет я проработал химиком и Бердекельской средней школе. Я очень любил свою работу и старался, чтобы мои ученики получали хорошие знания по химии. Мои ребята в течение нескольких лет на всех химических олимпиадах в районе занимали первые места. Так же мои ученики были одними из первых и на республиканских Олимпиадах. Но не всем это было приятно, что дети не из русских классов, а именно из чеченских отличаются такими хорошими знаниями, по такому не очень простому предмету, как химия.

И вот наш директор Сухопутцева решила, что все ведущие места на Олимпиадах должны занимать учащиеся именно русских школ. Она фальсифицировала результаты районной химической олимпиады, где сама являлась председателем комиссии, только из-за того, что тут чеченские ребята, а там русские. (с.206)

(Добавлю, что этот случай произошел, когда я еще работал в Знаменской школе). Конечно, она не посмела бы проявить шовинизм, если бы «не жила под одной крышей» с первым секретарем райкома партии Белицким, который все это поддерживал.

Вот и судите, каково было мне и моим ученикам, когда на Олимпиаду поехали не мои ученики, а ученики из соседней русской школы. Хотя мои дети знали, что именно они должны были стать участниками республиканской олимпиады. Убедившись в неправоте Сухопутцевой, я решил за свой счет повезти детей на Олимпиаду.

Приехав в Грозный со своими учениками, первым делом я узнал, какой район не принимает участия в Олимпиаде. Им оказался Ножай-Юртовскнй район. Воспользовавшись этим, я выставил своих ребят за отсутствовавший Ножай-Юртовский район. Ребята меня не подвели. В итоге вышло так, что «Ножай-Юртовский район» занял на олимпиаде первое место. Все мои двенадцать учеников получили почетные грамоты от Министерства просвещения республики. Этот не единственный случай показывает, что русские шовинисты во главе с первым секретарём Яковлевым, делали всё, чтобы держать чеченцев в бесправном положении, каковыми они были на местах высылки. Все подлости делались и открыто, и подло-скрытно. Они провоцировали чеченских патриотов, таких, например, как Мальсагов Ахмед и тех русских, которые мало-мальски сочувствовали чеченцам. Пример тому, писатель Костерин, который написал обстоятельное письмо в ЦК КПСС о беспределе, творимом Яковлевым в Чечено-Ингушетии. Я уже писал, что с 1960 года занимался сбором музыкального фольклора. Первый том этих трудов был издан в 1963 году, а второй - в 1965. Они сразу же стали бестселлерами и хранились в краеведческом музее республики. В них были собраны и переведены на ноты 2909 народных песен. (с.207)

Не успокоившись на сделанной работе, я решил собрать еще один том, уже третий, народных песен. Я продолжал ездить по разным селам и аулам Чечни, записывал старинные песни. Возвращаясь с каждой поездки, я сразу же направлялся в Дом народного творчества. Первыми слушателями собранных мною песен были Халид Ошаев и Магомед Мамакаев. И вот в очередной раз, когда я пришел со своими новыми записями в Дом народного творчества, первыми, как всегда, меня перехватили Ошаев и Мамакаев.

- Ну, наконец-то, а мы совсем заждались тебя. Ну, давай, включай магнитофон, посмотрим, что у тебя на этот раз, - сказали они.

- - Записи отличные. У меня плохих не бывает, - ответил я ему, включая магнитофон.

Ошаев п Мамакаев внимательно с большим наслаждением слушали собранные мной песни.

- Восхитительно, молодец, Хнзар. Надо срочно переложить все песни на ноты и готовиться к изданию третьего тома музыкального фольклора. Я срочно поговорю но этому поводу с Муслимом Гайрбековым. Нам нужно знать, сколько песен уже собрал Хнзар и сколько еще можно собрать, - сказал Мамакаев Ошаеву

- Думаю, песен 300-350 наберу, - ответил я им.

- Я думаю, что это будет сложно, - сказал Мамакаев. - с каким трудом выпустили первые два тома. Вряд ли Яковлев согласится выпустить еще один том такого уникального исторического полезного для чеченцев материала, а пойти против Яковлева и сидеть в тюрьме из-за национализма 10 лет, как сидели мы с тобой, Гайрбеков не захочет. Он не защищает на должном уровне национальных интересов.

- Вот тогда и получится, как с письмом Костерина.

- А что это за письмо? - спросил я их. Оно у вас есть? Дайте мне почитать.

- Письмо-то есть, но его осудили в ЦК КПСС, как вредное, националистическое и антисоветское.

- А какой национализм, - возмутился я, - если оно написано русским.

Мамакаев посмотрел на меня и сказал:

- Написано русским, но жизнь описана чеченцев.

- - Надеюсь, что вы мне дадите его до завтра, - сказал я им.

Они дали мне письмо, и я, оставив им свои записи на обработку, ушел домой.

Прочитав письмо Костерина, я решил его размножить и распространить среди чеченцев. Сходив к своей знакомой машинистке, я попросил ее за хорошую оплату сделать мне 100 экземпляров этого письма.

Через два дня я держал в руках сто экземпляров этого письма. Хочу ознакомить своих читателей с письмом московского писателя А.Костерина.

«Москва, Кремль. Первому Секретарю Н.С.Хрущеву

Дорогой Никита Сергеевич!

Бывшая Терская область, особенно районы нынешней Чечено-Ингушской республики мне хорошо известны и особенно дороги, потому что здесь я принимал участие в первые годы в борьбе за советскую власть.

Именно в те годы я узнал и полюбил народы чеченцев и, ингушей, с которыми пришлось делить и горечь поражений, и гордость победоносных достижений. Узнав о выселении, чеченцев и ингушей из родных долин и ущелий, я переживал (с.209)

это народное бедствие с большей остротой, чем свое несчастье - тюрьму, лагерь, ссылку. А их политическую реабилитацию и создание Чечено-Ингушской автономной республики я воспринял, как свой личный праздник и радость по поводу возврата к принципам подлинно ленинской национальной политики.

В дни 40-летия борьбы за Советскую власть счел своей обязанностью поехать во вновь возрожденную Чечено-Ингушетию. Мои впечатления о поездке несколько противоречивы, что не дает мне возможности рассказать о них в обычном, газетном очерке. Но рассказать надо...

О том, что испытали чеченцы и ингуши при выселении в ссылке, рассказывать не имеет смысла: в ЦК, несомненно, имеются более полные, более точные и разносторонние материалы.

Меня в первую очередь поразила очень мало потускневшая глубокая обида, которую до сих пор ощущают и переживают чеченцы и ингуши за то оскорбление, за те физические лишения, перенесенные ими за годы ссылки.

И у простых людей, у партийных и беспартийных, у молодых и у пожилых, свято и крепко хранятся в памяти годы борьбы с российской контрреволюцией. В те годы Чечено-Ингушетия потеряла десятки аулов, на кладбищах выросли рощи шестов с флажками - знаки смерти в бою с белогвардейцами.

Так, например, аул Алхан-Юрт только за два дня боев в апреле 1919 года потерял до 500 человек убитыми, а весь аул разграблен и сожжен.

Память о славном прошлом, о тех годах, когда Чечня и Ингушетия с помощью русских товарищей под знаменами нашей партии порывала со средневековым панисламизмом и начинала развивать национальную культуру, социалистическую по содержанию, эти годы навеки вошли в душу нардов, и они неискоренимы.(с.210)

А годы тяжелого изгнания повысили значимость прошлого. Возвращение горцев на родину было знаком мудрости ленинской партии и величайшей гуманности. Как же шло и идет возвращение изгнанников, реабилитация оскорбленных народов?

Надо было, во-первых, подготовить русское население к возвращению чеченцев и ингушей в родные селения. Эту подготовку под непосредственным руководством секретаря обкома КПСС Яковлева начали с передвижки воинских частей в те районы, куда приезжали изгнанники, вообще Яковлев заявил, что возвращение чеченцев и ингушей - большая ошибка.

При такой принципиальной позиции обкома, естественно, русское население не только не было подготовлено к встрече изгнанников, но среди него широко разлилось и окрепло сознательное мнение и убеждение, что вообще все ингуши и чеченцы - воры, пособники Гитлера и прочее. Никакого противодействия этой провокационной болтовне ни партийные, ни советские организации не давали и не дают. Не было проведено и организационных мероприятий по встрече изгнанников. Ехали десятки семей - мужчин, женщин, стариков, детей - и никакой встречи организовано не было. Их встречали только усиленные воинские части и усиленные милицейские мероприятия. А в результате народ понес новые жертвы - усилилась смертность и особенно детская. С Чечено-Ингушской массой, разбросанной по Казахстану и Киргизии, так же не было проведено ни агитационно-пропагандистской, ни организационной работы. Обком, руководимый Яковлевым, выполняет решение XX съезда партии и ЦК КПСС таким образом, чтобы создать почву для дальнейшего межнационального конфликта. Так, ряд ингушских селений - Базоркино, Ангушт н ряд других - остались в границах Осетии. (с.211).

Зная о давней ингушско-осетинской вражде, почти погасшей в 20-х годах, это значит провоцировать новый виток старой межнациональной розни.

Чеченцев пытаются выслать на территории Ингушетии, - это значит сеять национальную рознь там, где её не было во время царизма. Чеченцев так же пытаются подселять к казакам Сунженской и Терской линии, т.е. опять таки разжигается полузабытая вражда казаков и чеченцев. То же самое на границах с Дагестаном. Там ряд селений были заняты аварцами. К моменту прибытия чеченцев, аварцы не были выселены, чеченцы поселялись около своих домов с семьями на снегу и затем за собственные деньги покупали у аварцев свои же дома. Все велось и ведется так, чтобы вызвать эксцессы со стороны изгнанников и против партийно-советских мероприятий, и против тех, кто заселил их селения - осетин, грузин, аварцев, русских. И эти эксцессы были, есть и, к сожалению, будут, если не изменится позиция и практика обкома партии по отношению к изгнанникам, если руководящие работники полностью не поймут подлинно ленинской национальной политики.

Организация Чечено-Ингушской республики удачно совпала с подготовкой к 40-летию Октябрьской революции. Восстановив историческую правду первых лет революции в бывшей Терской области о роли ингушей и чеченцев, обком партии нашёл превосходный материал для цементирования дружбы между русскими, чеченцами и ингушами, осетинами и кабардинцами. В первые годы революции была разгромлена и русская, и панисламская контрреволюция с её представителями - Бичераховым, Деникиным, Шкуро, Узум-Хаджи, Аилом Митаевым н др.

Однако, в подготовке к 40-летию Октября обком партии шёл по обычной гладко протоптанной бюрократической тропе: с оглядкой «как бы чего не вышло» на верхи - о чём, или о ком разрешено говорить, а о чём или о ком нельзя. (с.213) .

Я, активный защитник революционной борьбы на Кавказе, ещё в феврале текущего года послал в обком повесть о первых годах революции в районах Грозного, просил указать, в каком виде требуется моё участие в подготовке к 40-летию.

Обком молчал три месяца.

Я вежливо напомнил о своём предложении, и ещё два месяца молчания. Тогда я попросил ЦК партии напомнить обкому о необходимости соблюдать хотя бы просто вежливость.

Только после этого обком сообщил, что повесть включена в план 1958 года, а о моём участии в подготовке к 40-летию - ни слова, В то же время все грозненские организации широко пользовались услугами наглых спекулянтов (Кучин) или раздавали лавровые венки не имеющим на то достаточных данных (Михайлик, Привалов).

В 1918 голу Кучину было 12 лет, Михайлик - эсер, Привалов-рядовой самообороны.

В результате усилий этих, с позволения сказать, «ветеранов» революции была создана пьеса «Это было в Грозном» и в дни 40-летия поставлена в Грозненском Драмтеатре. И содержание пьесы, и её постановка - свидетельство позорного отношения обкома партии к истории революционной борьбы в Грозном и прилегающих районах, его непонимание сложности в условиях бывшей Терской области, незнание и непонимание той партийной работы, которая велась здесь под руководством Кирова, Орджоникидзе, Анисимова, Гикало, Асланбека Шерипова и др., сложивших свои кости за дело социализма. Это незнание и непонимание прошлого, бюрократическое отношение к решению XX съезда партии и привело к тому, что ряд действий обкома оскорбляет национальные чувства и достоинство чеченцев и ингушей.

Так все горцы знают, что их выселение с Кавказа последовало по распоряжению Сталина и проведено жесточайшими мерами Берии. Хорошо помнят чеченцы и высказывания старого «покровителя» Кавказа времён Николая I - генерала Ермолова. Он в те времена сказал: «Я добьюсь тою, чтобы не было ни одного чеченца», и пытался это сделать: сотни тысяч чеченцев и сейчас живут в Турции и Сирии.

Уважая чувства глубоко оскорблённого народа, надо бы некоторые имена убрать с улиц и площадей города просто в музей. Нет.

Разрушенный в 1918 году памятник Ермолову был опять восстановлен, в дни 40-летия улицу Красных фронтовиков переименовали в улицу Сталина, а память о прошлом была уничтожена и уничтожен памятник А. Шерипову, стала безымянной площадь А. Гикало, исчез памятник патриотическому отряду.

Я спросил секретаря Назрановского обкома партии, известно ли ему, когда возникла ингушская организация коммунистической партии, и кто (по именам) был её основателем. Он этого не знал. Не знал обком и не интересовался историей борьбы нашей партии за горскую бедноту, за отрыв её от кулаков и мулл.

Но нельзя вырвать из памяти народной имена героев. Народ о них слагает песни и легенды. Чечено-Ишушский народ и те русские, которые вместе с ними боролись с белогвардейцами, помнят своё прошлое и очень его ценят.

Я спросил секретаря обкома Фоменко, ведающего отделом пропаганды, известна ли ему могила Асланбека Шерипова, и в каком она состоянии. Он «посоветовал» мне обратиться в музей краеведения.

Я поехал в горы, и там простые горцы провели меня на могилу первого чеченца-коммуниста, погибшего ещё в 1919 году за Советскую власть. Могила заросла бурьяном...

Группа чечено-ингушских работников, глубоко заинтересованных в восстановлении исторической правды, выдвинула ряд положений для увековечения исторических имён, дат и мест. Обком партии обычным канцелярским путём передал на рассмотрение оргкомитета ЧИ АССР, и оргкомитет 40-летия не прибил ни одной мемориальной доски под предлогом, что эти вопросы надо согласовывать с Центром.

В дни 40-летия вышла всего одна брошюра - воспоминания бывшего командующего Сунженской линии тов. Дьякова. Но была из-за каких-то личных интересов задержана книга, характеризующая деятельность штаба Н. Гикало и его сподвижников.

Боязливость, оглядка «на Центр», работа по шаблону, по штампам характерна для обкома и оргкомитета. Характерно, что когда простые люди города Чечни и Ингушетии узнали о приезде в Грозный бывшего помощника т. Гикало, первого военкома Чечни, очень многие стремились с ним повидаться и хотя бы просто пожать руку. А председатель оргкомитета тов. Гайрбеков не пожелал даже принять меня по ряду вопросов, связанных с национальным достоинством чеченцев и ингушей, материальным устройством возвращённых и пр.

Так, мне хотелось бы его спросить:

1 - Что делает оргкомитет для ликвидации такого дикого положения: приезжий покупает за свои же деньги саклю у того, кто поселился в ней за время отсутствия хозяина?

2 - Почему исконно ингушское селение Базоркино и ряд других остались в Осетии?

3 - Почему казаков Сунженской станицы, переселившихся вглубь Чечни, оставляют на месте, а возвращающихся чеченцев заставляют строиться в станицах? Это что, особый вид национальной политики и метод быстрейшей ассимиляции чеченцев? (с.215)

4 - Почему оргбюро не могло взять на себя такую «великую ответственность» в дни 40-летия, как, например, на месте бывшей Воздвиженской слободы, исторической во многих отношениях, поставить обелиск с мемориальной доской?

И ещё ряд «почему», но Гайрбеков не пожелал их выслушать.

Потому что на них трудно ответить (без краски стыда за свою роль в реабилитации собственного народа, в нормальном устройстве возвращенцев).

Я же должен отметить, что возвращающиеся чеченцы и ингуши у всякого непредубеждённого человека вызывают чувство глубокого уважения к ним. Их любовь к своим долинам и ущельям может служить прекрасным образцом любви к своей Родине, к истории своего народа, к своим памятникам и могилам.

Многие возвращающиеся везут кости родственников, умерших в Казахстане, к себе па Родину, чтобы похоронить их в родной земле.

При приезде мужчины и женщины становились на колени и целовали родную землю, вознося молитвы тем, кто разрешил им вернуться к могилам отцов.

Первое дело, за которое принимались возвращенцы, это очищение захламлённых кладбищ, восстановление изгородей, приведение в порядок могил дедов, отцов.

А бывший председатель исполкома села Алхан-Юрт Абдулла Денельханов первым делом взял под охрану полуразрушенный памятник погибшим бойцам в 1919 году и установленный в ауле по специальному указу т.т. Калинина, Ворошилова.

Так как большая часть домов разрушена, то чеченцы и ингуши принялись за новое строительство.(с.216)

Количество новых домов и качество постройки, учитывая, что со дня приезда первых семей прошло всего полгода, вызывают восхищение. В культурном росте, за время высылки, Чечено-Ингушетия, конечно, деградировала. Но то, что она сохранила, и те новые стремления, которые уже выявляются среди старшего и младшего поколений, дают все основания считать: чечено-ингушский народ, вольнолюбивый, смелый и одарённый, при умном и чутком руководстве быстро залечит общественную травму и даст драгоценные крупицы социалистической культуры в общественный фонд народов страны Советов.»

Это письмо А. Костерина я раздал по всем своим знакомым и друзьям. Один экземпляр письма я подарил и своему приятелю Доке Завгаеву, который и донёс на меня в КГБ.

Как-то, после уроков, я читал своим учителям это письмо. Внимательно слушавшие меня учителя вдруг стали вставать со своих мест и расходиться.

Я оторвался от письма и, подняв голову, увидел стоящего в дверях учительской капитана КГБ Иванова. Одарив меня ехидной улыбкой, он повернулся и ушёл.

На следующий день я получил повестку в милицию.

В 10 часов утра я стучался в кабинет Иванова.

- Можно? - спросил я, заглядывая в дверь.

- Да, проходи, наш уважаемый оратор, - услышал я в ответ.

- А в чём же дело? - спросил я с насмешкой Иванова.

- Я думаю, Ахмадов Хизар Музаевич, Вам должно быть не до улыбок.

- Я принимаю все удары судьбы с улыбкой на лице, - ответил я.

- Ну, как знаете. А сейчас попрошу Вас ответить мне на несколько вопросов, - сказал Иванов. - Вы гуляли на Седьмое ноября у Розы Петровны Худобиной? (с.217)

( Далее в книге этот сюжет «общения» с «конторой» прерывается -ред.).

Трудолюбие и креативность чеченцев. Их мечта о заслуженно достигнутом благополучии и значимости на своей родной земле.

Тяга чеченцев к праву на частную земельную собственность.

Опровергается ложь о дурных наклонностях чеченцев.

Чеченцы восприняли идею частной собственности на землю, как надежду на возрождение своего народа и проявление своих лучших качеств - дружности, трудолюбия, гордости за результаты своих усилий.

Я солнце рассветное первым встречал,
Лучей умываясь прохладой.
Себя я зерном в колоске ощущал.
И счастья другого не надо.

Любил я и жаркого поля страду,
ИI нового дома прохладу,
И час, когда тихо с работы иду

Своим абрикосовым садом.

Хизар Ахмадов

Мы все знаем, что природные условия нашей республики являются очень благоприятными для земледелия. Плодородная почва, обилие тепла позволяют, возделывать на наших землях самые различные сельскохозяйственные культуры.

Современная аграрная политика открыла дорогу самым разнообразным формам хозяйствования: колхозы, совхозы, агрофермы, агрокомбинаты, крестьянские и общественные подсобные хозяйства; фермерство и т.д. Но вопреки всем ожиданиям, новые формы организации труда, новые отношения на селе утверждались очень медленно, в борьбе со старыми привычками. Это мешало нашим арендаторам, взявшим в аренду у колхозов и совхозов землю, быть хозяевами на своей земле и своими новыми инициативами дать земле раскрыть всю свою силу.

Каждый, кто работал в сельском хозяйстве, знает, что колхозы и совхозы являлись дойной коровой для их директоров и других

высокопоставленных чиновников. (с.223)

А рабочие в этой отрасли занимали место раба, который за мизерную оплату гнул спину по 10-12 часов на колхозных полях.

Потому все эти «совхозные генералы» всячески препятствовали развитию аграрного движения в стране. А ведь при умелой работе агропромышленный комплекс обеспечивал не только внутренний рынок в большинстве видов продукции, но и поставлял её за пределы республики.

В последние годы бурно развивалось фермерское движение. Достигая больших успехов, фермеры становились хозяевами на земле. Они не стали делиться с «совхозными генералами» своими доходами, чем и было вызвано огромное противостояние всему аграрному движению теми, кто привык жить за счет нелёгкого труда крестьянина. Крестьяне стали выходить из колхозов и совхозов и жить самостоятельно, работая на арендованных ими землях. Постепенно земля стала переходить в собственность крестьян, и тогда они стали создавать свои крестьянские фермерские хозяйства.

Но старая советская партийная номенклатура но сей день препятствует развитию фермерского движения в стране.

В 1985 году я арендовал пятьсот гектаров земли у себя в Надтеречном районе в совхозе «Знаменский». А когда в 1989 году вышел закон, разрешающий брать землю в собственность, свои 500 га поделил на десятерых, по 50 га и, закрепив землю государственным актом, сделал её своей собственностью. Выкупив у совхоза необходимую мне технику, я организовал своё фермерское хозяйство. Это было первое фермерское хозяйство в нашей республике. (с.224)

С тех нор я работал на своей собственной земле, будучи сам себе хозяином. Также, будучи первым фермером в республике, я знал, что должен быть примером для других и способствовать развитию фермерского движения в Чечне.

Работая на своих землях, мы с моим сыном Ильясом стали зарабатывать хорошие деньги, но не в ущерб ни государству, ни своим рабочим.

Мы не обкрадывали рабочих, а наоборот, люди, работавшие в моей бригаде, после сезона работы могли построиться или купить себе машину. У меня работали целые семьи. Я брал к себе в бригаду не каждого. Отбор вёлся жестокий. Я очень не любил недобросовестных, неразворотливых, ленивых людей. К рабочим я был очень требователен, ввёл жесткий распорядок дня. Но люди всё равно ко мне тянулись и очень старательно работали. А я никогда никого из них не ущемил ни на один рубль. Это был тяжёлый труд. Но, видит Бог, они получали за свой труд.

Привыкший, работая в школе, всегда воспитывать детей, я продолжал свою воспитательную работу и с рабочими. Иногда мне казалось, что эго не взрослые люди, а мои ученики. Но в моей бригаде тоже было много молодёжи, а им, действительно, нужно было прививать и любовь к труду, и силу воли.

Я всегда старался быть примером в работе для своих рабочих. Я также утром рано вставал, приезжал вместе с ними на поле. Жил с ними в одном бараке, ел с ними, трудился в поле.

Каждое утро, встречая рабочих, я смеялся и спрашивал у
них:

- Вы хотите жить хорошо?

Рабочие отвечали

- Да. (с.225)

- А вы не забыли, - спрашивал я. - Что для того, чтобы хорошо жить, надо трудиться хорошо?

Все дружно смеялись.

Я всегда говорил, что рабочий день нужно начинать с улыбкой на лице. Я ещё что-нибудь смешное им рассказывал за завтраком, и даже стишок свой зачитывал:

Не теряй, друг, дорогое время,
Потеряешь - больше не найдёшь.
Труд упорный не считай за бремя.
Жизнь пройдёт - тогда и отдохнешь

Я продолжал давать уроки, но теперь уже не те уроки, на которых обучаются наукам, а уроки жизни. Мне хотелось, чтобы все люди умели правильно трудиться и честно жить. Я думаю, что я имел право на это, потому что никто не мог показать на меня пальцем и обвинить меня в нечестности. Я всегда шёл по жизни, оберегая честь свою и совесть, в первую очередь.

Я верю, совесть неподкупна
Постыдный торг - не для неё
Она в душе лежит, подспудно
Храня достоинство своё…
О, совесть, кто с тобой в согласье
Тот, как река меж берегов.
Он защищён от всех напастей
И одолеет всех врагов.

Моё фермерское хозяйство продолжало развиваться, достигая высоких показателей. с.226)

Слухи о моих достижениях в сельском хозяйстве дошли до Москвы и дальше.

Меня, как самого первого фермера Чечни, как одного из лучших фермеров Союза, включили в список 17-ти стажёров из всего Союза, выезжающих в Америку на обучение в сельскохозяйственном колледже.

Мне было очень приятно, что моё Правительство заметило плоды моего труда и оказало мне такую честь - быть в рядах одних из первых фермеров нашей огромной страны. Но я решил послать в Америку вместо себя своего сына Ильяса, ведь он тоже фермерствовал со мной.

«Он молодец, у него и голова посветлей, знаний наберёт больше, да и жить ему дольше» - подумал я.

Я приехал в Москву и попросил послать в Америку не меня, а моего сына Ильяса Ахмадова. Мне пошли на уступку.
Мой сын поехал в Америку для прохождения обучения в сельскохозяйственном колледже.

Я просил Ильяса, чтобы он, при возможности, не жил вместе со всеми в общежитии, а устроился у одного из американских фермеров.

После занятий в колледже ты ему помогай на поле. Этим ты окажешь ему услугу и окупишь своё проживание и питание, - говорил я сыну. - Этим самым ты сделаешь два полезных дела. Во-первых, ты на практике освоишь все тонкости фермерского дела, во-вторых, ты научишься говорить на английском языке, так как никто с тобой на русском общаться не будет. А, оставшись жить в общежитии, ты проваляешь дурака два года и приедешь.

Вот с такими наставлениями я отправил своего сына в Америку обучаться фермерскому делу.

Ильяс меня не разочаровал. Он устроился у фермера, живущего неподалёку от места их учёбы. Жил у него, работал в его хозяйстве, видно, работал неплохо. (с.227).

Потому что его хозяин купил ему недорогую подержанную машину, чтобы Ильяс мог сам ездить на занятия и возвращаться на его ранчо.

Я получил на свой московский адрес несколько писем, где фермер из Америки очень благодарил меня за воспитание сына. Когда Ильяс ехал домой, фермер и его семья прислали множество подарков.

Но для меня было большим подарком то, что мой сын привёз отличные знания по фермерскому делу, которые мы с ним применили в своём нелёгком деле и которые нам дали превосходные результаты.

Ещё меня радовало то, что Ильяс в совершенстве говорил на английском языке. Мой сын превзошёл все мои ожидания. Мне, как отцу, было очень приятно, что он оправдал доверие всех, кто его послал на это обучение.

Мы с Ильясом, как я уже упоминал, жили в Знаменском. Мы построили огромный трёхэтажный дом, купили обстановку и жили, совсем забыв про свою личную жизнь, полностью погрузившись в фермерскую работу.

Как мы знаем, в 1990 году на территории Чечни действовало несколько совместных предприятий с зарубежными партнёрами. В стадии организации находилось ещё 18. Была налажена торговля и совместная деятельность с сельскохозяйственными объединениями республики и фермерами Венгрии, Голландии и других стран.

Я заключил договор с одной из голландских фирм и стал поставлять им элитные семена, урожайность которых была в моём хозяйстве очень высокой.

Голландцы не могли нарадоваться. Семена я продавал за валюту. Только ни сын, ни я не тратили валюту на всякие пустяки, чтобы удивить людей своим богатством. (с.228).Слава Богу, Он обделил и меня, и моего сына этой дурной чертой характера - хвастовством.

Чеченцы пытаются достичь того, что у них было отнято коммунистами и русскими империалистами - благополучия, своего совместного существования и значимости, добытых честным трудом

Я построил на земле своих предков дом, как полагается любому чеченцу. Конечно, дом был не из маленьких, но он был рассчитан не на одно поколение. Я хотел, чтобы мои внуки, их дети, все мои потомки жили в одном большом доме, одной дружной семьёй. Что может быть слаще кружки чая, выпитого в большом семейном кругу, в тёплой уютной столовой, за большим круглым столом? Вот так я мечтал видеть свою семью, семью своего единственного сына.

Я не мог познать ни любви отца, ни любви брата.

Женился, опять не повезло. По своей же глупости потерял жену и оставил сына без матери.

Мечтал, чтобы у моего сына было много детей. Думал, внуки окружат меня своей любовью.

Но пока моему сыну не везло так же, как и мне. Будучи студентом, он женился на русской девушке, Наташе. Она родила ему двух сыновей, Лечи и Руслана. Девушка очень добрая, отзывчивая, без вредных привычек, но опять-таки возникли проблемы.

У меня Ильяс один, и я не мог оставить его в Москве, так как он единственный наследник моей фамилии. Он должен беречь отцовский очаг, ухаживать за ним. Иначе, по обычаям вайнахов, бросавший дом и отца, сын не считается мужчиной среди народа.

Наташа не смогла бросить свою мать, свою Родину. Принять все наши законы, обычаи и нашу веру. Она пожила с нами и уехала, забрав с собой мальчиков. Долго меня уговаривали родственники забрать у Наташи детей. Но я этого не сделал. Я не мог взять на себя второй раз один и тот же грех, лишив детей своей матери, или даже, заставив мать страдать по своим детям. Я не стал вмешиваться в их семейную жизнь.(с.229)

Они сами решили, что им лучше разойтись. Единственное, что я сказал своему сыну, чтобы он не терял чести и достоинства и помогал Наташе содержать ребят, не дать им почувствовать, что у них нет отца и отцовской родни.

Так и остались мы с Ильясом одни. Мы работали от зари и до зари. На заработанные деньги покупали новые механизмы, сельхозтехнику и развивали своё хозяйство.

Хочу я пахать и сеять,
И в поле встречать рассвет...,

Эти слова были нашим девизом.

В начале января 1991 года в Москве состоялся съезд Союза аграрников, на котором Хизар Ахмадов был делегатом от Чечено-Ингушетии.

Выслушав выступления председателей колхозов, которые один за другим высказывались против того, что земля перешла в частную собственность к крестьянам, X. Ахмадов, который являлся одним из первых арендаторов земли, выступил против «колхозных генералов», заявил, что крестьяне не будут больше гнуть спину для государства и его чиновников за гроши, и потребовал поставить на съезде вопрос о раздаче земли крестьянам в частную собственность.

- Нас, крестьян, присутствует на этом съезде очень мало. Но от имени всех крестьян я заявляю, что с сегодняшнего дня мы выходим из Союза аграрников и открываем своё фермерское движение крестьян.

Ахмадов отказался далее принимать участие в съезде аграрников и покинул зал. В этот же день он дал интервью в газете «Известия» и попросил журналиста указать в конце его статьи свой домашний адрес. (с.230). Заявив этим, что все желающие пойти в новое фермерское движение могут обратиться к нему.

14-15 января 1991 года в газете «Известия» появилась статья «В совете Союза аграрников России крестьян больше нет».

Свыше 500 писем из разных уголков России пришло в чеченское село Знаменское первому фермеру Чечни Ахмадову Хизару. Каждый отозвавшийся на его предложение восхищался им, хотел сотрудничать с ним, просил поделиться опытом работы, некоторые из этих писем мы предоставили на суд наших читателей.[ ] (Далее в книге пропуск и продолжается рассказ самого Х.Ахмадова. -ред.).

Коммунистический путч в августе 1991 и поддержка чеченскими тружениками российских реформаторов

Летом 1991 года поехал я в Москву. Мне нужно было заключить несколько договоров, по поставке семян и, конечно же, навестить своих внуков.

Проведя ночь у внуков, я вышел поутру но своим делам. Иду по улице, а навстречу мне танки.

- Что такое? - спрашиваю я проходящего мимо мужчину. - В чем дело?

- Переворот, говорят. Все бегут к Белому дому, - ответил тот.

Я тоже направился к Белому дому. Смотрю, там люди палатки разбили, костры разожгли, говорят, что не хотят от новой жизни отказываться.

Но я тоже не хотел жить по-старому. Хватит, сколько можно было жить в рабстве у своего государства. Только от колхозного рабства ушёл, хозяином на земле стал. А тут, на тебе, обратно возвращайся. «Нет, не бывать возврата к прошлому,» - сказал я сам себе и присоединился к бастующим.(с.231)

Заодно я дал телеграмму своим товарищам по фермерству с просьбой - поддержать меня. Приехали в Москву но моему зову полсотни фермеров, да не с пустыми руками. Они привезли на грузовиках 18 тонн арбузов и раздали всем, обороняющим Белый дом, отстаивающим новую жизнь.

Часть арбузов отнесли и в столовую Белого дома. Тогда от общего арбуза и Ельцин, и Хасбулатов вместе ели.

В августе 1991 гола в Москве все решили стоять до последнего, вместе, чтобы защищать молодую российскую демократию.

Новую жизнь отстояли. Вместе радовались. Жизнь пошла хорошая. Но всё перечеркнула война.

Беда настигла чеченцев потому, что они захотели осуществить более высокую мечту - достичь независимости своего народа. Они считали, что они заслужили её теми страданиями, которые они претерпели от имперской власти, и им больше не хотелось находиться в зависимости от переменчивых настроений «старшей сестры» - России.

Хизар и его сын - те лучшие представители постсоветского общества, кто точно прочли исторический заказ, но кого возненавидели все, кто хотел ловить рыбу в мутной воде перемен.

Опомнимся, люди!
Закончим войну!
На всех эту землю

Нам Бог дал одну.

Она нас вскормила,

Мы - дети её.

Давайте же смирим

Упрямство своё,

Москве и Кавказу

Вернём тишину,

Опомнимся, люди ,

Закончим войну!

Хизар Ахмадов (с.232)

«Я призывал всех остановить это безумие. Я не был сторонником войны, но я был сторонником независимой, свободной Чечни. Я был верным сыном своей Отчизны и хотел только справедливости. Да, я стоял в 1991 году у Белого дома за Ельцина. Но тогда я боролся за демократию, за свободу и независимость всех народов. Ведь Ельцин на весь мир вновь и вновь повторял: «Берите столько суверенитета, сколько проглотите!»

А теперь, когда Чечня попросила то, на что она имеет полное право, то есть право на самоопределение, тогда Ельцин вдруг решил нагнать на Чечню танки.

«Как же так? - спрашивал я себя. - Те же люди, кто двери для фермерского хозяйства открыл, кто свободу дал, те и войну развязали. Как же так, одной рукой дают, другой забирают?»

«Боже мой, - думал я, - Опять обманули, опять предали. Почему я не родился в той стране, в которой знают, что такое честь и совесть, в которой живут по честным правилам, в которой побеждает разум? Я бы хотел житъ в той стране, где правительство боролось бы не за своё кресло, а за покой наших жён, матерей и сестёр, за счастливое детство наших детей».

Проведя несколько дней и ночей у Белого дома, я поверил Ельцину и его окружению. Я забыл один завет наших предков, они говорили, что мораль благородного мужа подобна ветру, а мораль низкого человека подобна траве. Трава наклоняется туда, куда дует ветер.(с.233)

Война нелепая уже подкралась. Мне оставалось взять в руки ручку и написать вот такую благодарность Ельцину:

Когда вайнахские народы

Устав от власти роковой

Пошли на поиски свободы

С кинжалом злобы и мольбой

России новый повелитель

Сказал: «Берите же, друзья,

Свободы, сколько захотите

Её гарантом буду я!

Вас ожидает честь и слава

В демократической судьбе
Зачем, скажи, Борис кровавый,
Чечня поверила тебе?!

«Победит тот, решил я, - кто честен, кго прав. Я всё равно не сойду со своей земли. Пришла война. Я должен воевать, Я должен отстоять свою свободу. Я должен победить. Потому, что правда за мной».

«Ведь на земле тоскует плуг заржавевший мой», - сказал
я сам себе.

Родина моя, ты в беде сейчас.

Но твоей вовек не продам я чести.

А когда придет, возрожденья час,

Мы ещё споём и поплачем вместе,,.

Хизар Ахмадов (с. 234)

Я любил свой народ, свою Родину. Я верил, что лучшие сыновья Чечни отстоят свободу и независимость нашего народа. Я был готов отдать на защиту своей Отчизны всё, что имел, даже своего единственного сына.

Чеченцы знают, за что они должны сражаться, и их мотив оправдает любой порядочный человек, понимающий, что такое Родина, независимость и чувство собственного достоинства

«Сразу же, как ввели войска в Чечню, мой сын Ильяс со своим другом Юси Хантиевым ушёл защищать свободу и независимость нашей Республики.

У меня в доме было оружие. Мы все знаем, что ещё до начала войны оружие в доме было нужно для защиты от всяких хулиганов и вымогателей, да и войной уже попахивало. Мне пришлось отдать сыну это оружие. Не каждый отец поймёт меня, кстати, как не понял один из моих односельчан. Он на похоронах моего сына подошёл ко мне и сказал: «Хизар, ты, говорят, купил пулемёт и сам послал своего сына умирать».

Если бы даже это было и так, каким бессердечным, наглым, жестоким надо быть, чтобы подойти к человеку, потерявшему единственного сына, и насыпать соль на его рану. Даже если бы это было и так, я не стыдился бы этого. Но моего сына не нужно было посылать на защиту свободы и независимости своего народа, он встал бы в ряды ополченцев, даже переступив через мою волю, волю своего отца, которого он за 40 лет своей жизни не ослушался ни разу.

Да, я знал, что мой сын идёт на войну. Но я не увёз его в Москву, не запрятал его в своей тёплой московской квартире, положив под подушку кучу долларов (все, кто меня знает, знают, что я имел такую возможность).

Я, Хизар Ахмадов, благословил его, благословил, когда мой сын открыл свой паспорт и сказал: «Посмотри, отец, место рождения - Казахстан, а я - чеченец. Почему?» Когда он показал мне грамоту, полученную на школьной олимпиаде, и сказал: «Смотри, отец, я учился в Знаменской школе, а написано Ножа-Юртовская. Почему?» - (С.235) когда он сказал мне: «Вспомни, отец, как умерли мой дедушка и твои брат с сестрой. И самое главное, вспомни детство, которое эти русские у тебя отобрали. Да кто же, отец, если не я?»

И тогда я его благословил.

В тот день, когда Ильяс ушёл в ополченцы, я написал стихотворение, которое посвятил не только своему сыну, себе, но и всем отцам н сыновьям Чечни, чьи судьбы схожи с нашими, а таких, я знаю, много, и это доказала война.

Иди, мой сын, спеши на поле боя,

Закрой от лиха Родину собою

А если ты погибнешь в том бою

Взамен тебя сестру пошлю твою

Но если ты чего-то побоишься

И с поля боя, как Гарун, помчишься

И постучишься в свой родимый дом -

Тебе уже не будет места в нем.

Того, кто честь и мужество теряет,

Отец и мать за сына не считают.

Их жизнь ужасна до последних дней

Ведь Родина и честь всего важней.

Теперь к Тебе я обращаюсь тоже,

О, мой Аллах, Всемилостивый Боже!

Ты вразуми и сохрани его

Единственного сына моего..(с.236)

Ильяс и Юси ушли на войну вместе. Расскажу один случай.

Зашли они как-то за своим товарищем, тоже собравшимся идти и ополченцы. Вышла его мать во двор и начала ругаться, просила оставить её сына в покое, кричала, что не отпустит его воевать, принялась всячески обвинять Ильяса и Юси в агитации её сына.

Ильяс заулыбался и говорит:

- Вот подумай, почему мы не зашли за сыном Минги, а зашли за твоим сыном? Да потому, что мы знали, что у сына Минги никогда не хватит ни духа, ни смелости защищать свою землю, свой дом, свою мать. А в твоём сыне мы не сомневались, для нас он настоящий мужчина. Но если мы ошиблись, мы уйдём.

- Постойте, - сказала женщина. - Если люди не будут считать его мужчиной, то он и для меня не будет хорошим сыном. Если он сегодня, как подобает мужчине, защитит свою Родину, то он защитит и свой дом, и свою мать.

- Ты тоже у отца один. Такой отец, как твой, не мог вырастить плохого сына для себя и для своего народа. А такой парень, как ты, не может быть плохим примером для других парней.

Она взяла своего сына за руку, подвела к Ильясу и сказала, плача:

- Забирай его. Я горжусь тем, что люди считают моего сына мужчиной и без сомнения идут за ним даже тогда, когда стоит вопрос жизни и смерти.

Вот так отправляли некоторые матери своих сыновей на защиту своего Отечества, на защиту свободы и независимости Ичкерии. Уходили лучшие из лучших, а их матери, жёны (с.237) и сестры отправляли в тыл ополченцам еду, одежду, медикаменты.

У республики не было денег. Дудаев не мог обеспечивать армию ни едой, ни деньгами. Но ребята не жаловались. Они понимали все трудности, постигшие и их, и их народ сегодня. Вот и несли, кто что мог. Делились последним куском хлеба, не ждали помощи ни от кого, ни от дальнего, ни от ближнего зарубежья. Надеялись только на себя. Духом не падали, в своей победе не сомневались.

В передышках между боями сначала отдавали долг Аллаху совершением намаза, а потом плясали лезгинку и пели:

Веселись, танцуй и пой!
Завтра гибель, завтра бой...

Рафаэль Ниязбек

Как-то поехал я в больницу. Я часто наведывался к нашим раненым ополченцам в разные больницы, где это было возможно. И сейчас решил отнести им денег на еду и медикаменты.

Войдя в больницу, я услышал музыку и хлопки в ладоши. «Здесь, значит, дело идёт на поправку, раз они пляшут», - подумал я и тихонько открыл дверь палаты, откуда доносилась музыка.

Я увидел парня лет двадцати, который, одной рукой держась за спинку кровати, плавно водил второй по воздуху и пританцовывал на одной правой ноге. Левой ноги у него не было. Его голова была гордо вскинута вверх, а глаза сняли как огни. Было ощущение, что он просто стоит рядом с кроватью и кружится в танце. (с.238)Чувствовалось, что, потеряв ногу, парень не потерял веру в жизнь. Я смотрел на этого парня и восхищался им.

Когда молодой человек окончил свой танец, я подошёл и крепко обнял его. Я не мог скрыть тех тёплых чувств, которые я к нему испытывал. Мне хотелось взять этого милого человека на руки и вместе с ним закружиться в танце. Я немного остудил свои чувства и сказал ему, чтобы он никогда в жизни не терял того энтузиазма, который овладел им сегодня.

Я немного посидел с ребятами, дал им на палату денег для еды и лекарств и ушёл, пообещав зайти к ним на следующий день.

К обеду следующего дня я был снова в палате своих друзей. Танцор сидел на своей больничной койке и читал книгу.

Я подошёл к нему и протянул листок бумаги.

- Что это? - спросил он меня.

- А ты разверни и прочитай.

Прочитав написанное мной для него стихотворение «Одиночный танцор», он прижался ко мне и заплакал. Извинившись за проявленную слабость, он тяжело вздохнул и сказал:

- Отец, этот стих будет гимном моей дальнейшей жизни. Слыша его, я никогда не смогу пасть духом, а дух заменит мне мою ногу. И я буду танцевать, значит, я буду жить. А если я буду жить, значит, я буду бороться. Бороться за свободу Ичкерии.

Ты подарил мне стих - Стих подарил мне дух-

Дух вселил в меня желание жить если жить - значит, бороться , Бороться за свободную жизнь!

Так сказал мой танцор, вставая с кровати и вновь начиная
свой танец на одной ноге. (с.239)

***

Место портрета сына автора - Ильяса Ахмадова - лицо красивого цветущего человека с прямым и честным взглядом

В этом бою погибли лучшие сыновья Ичкерии. Среди них были Ильяс Ахмадов и Хаважи Салатаев.

Они были из тех, кто родился в далёких степях Казахстана.

Они были одними из тех, кого женщина-вайнашка, высланная со своей родной земли, измученная голодом и холодом, убитая тоской и горем, родила на чужбине.

Они были одними из тех, кто ещё будучи младенцем, заметил тоску в печальных глазах своей матери, кто почувствовал в колыбельных песнях и детских сказках матери её ностальгию по далёкой отнятой Родине.

Они не знали, кто такие русские, что такое Родина, почему плачет мать и припевает грустную мелодию, сопровождаемую словами «сан мохк» (моя Родина). Они просто чувствовали и пропускали через себя душевную боль матери. Они знали, что если плачет, значит, это плохо, значит, ее сделали больно.( С.240)

Мы родились вдалеке от Чечни,

Мамы под свист казахстанской метели

песни нам колыбельные пели,

Пели о Родине дальней они.

Мы о беде ещё знать не могли,

Не понимали тревог и печали.

Но по особому песни звучали,

Что из родимого края пришли …

Мы в той степи не имели родни.

Но согревало нам души соседство,

О, моё бедное, постылое детство,

Юрты казахов и песни Чечни...

Они, родившиеся по злому року судьбы вдали от своей Родины, не вычеркнули из памяти слезы своих матерей, преждевременные смерти своих сестёр, братьев и отцов. Они не забыли те унижения, которым подвергался их народ на чужбине, и слова «чечен-бандит», которые пронзали сердце, как нож. Но чеченские матери в степях Казахстана рожали не бандитов. Они рожали будущих героев русско-чеченской войны. Они родили тех, кто победил русскую империю и отстоял свободу и независимость своего парода. Второй депортации своего народа они не допустили. Они смертью победили смерть. «Свобода или смерть» - звучало в и устах. Наверно, когда они принимали Джихад, перед каждым из них появлялся образ их матерей или бабушек с заплаканными от горя глазами, их сестёр и братьев, умирающих от голода, их отцов, вернувшихся инвалидами с фронта и умерших в шахтах Казахстана. Встав взрослыми, они не могли позволить отнять у них Родину, (с.241) любовь к которой передавалась каждому из них через молоко матери, когда они были ещё младенцами. Они любили жизнь. Им тоже хотелось жить. Но горцы верны законам своих предков. Законы предков для них являются законом чести. А честь горца стоит выше жизни.

Для сына мать - хороший образец

Лишь в детстве безработном и веселом.

А в юности пример -уже отец

Иль дед, воскресший в разговоре скором.

Твой славный рад идёт от тех времён

Когда от римлян не было покоя,

И сила гордо поднятых знамён

Вводила в трепет всех охотников разбоя.

Ты - славный сын из рода кавкасинов,

Дурдзукия была твой отчий край,

Прямой потомок Таргамоса с сыном,

Которым, где ущелье - там и рай.

Хаважи Салатаев

Ильяс Ахмадов и Хаваджи Салатаев стали героями русско-чеченской войны. Чеченское правительство наградило их высшей наградой Отечества, орденами «Къоман си» («Честь народа»).

В честь Ильяса Ахмадова его именем была названа улица Лесная, на которой он жил всю свою сознательную жизнь.

Улица Ворошилова в городе Аргуне, где жил Хаважн Салатаев, тоже была переименована в улицу его имени.

ОН был примером везде: и в Аргунской школе № 1, где он был одним из лучших учеников, и в военной академии, в которой он (с.242) также являлся примером среди студентов, и на службе в рядах Советской Армии, где он был одним из лучших офицеров, и, конечно же, в родном доме, где он был внимательным сыном для своих родителей Нахапу и Вахи, хорошим братом для своих сестёр Ларисы, Марьям, Неби, Аси и брата Ахмеда. Он также был заботливым мужем и прекрасным отцом для своих детей Кюри, Арби и Алисы.

Когда у друзей Хаважи спросили, каким он был другом, они ответили: «Верным, преданным, таким же, каким он был сыном для своей Отчизны».

Эти два героя, олицетворявшие лучшие черты своего народа, были одними из первых, кто, взяв в руки оружие, стал на защиту своей Отчизны. Но время неумолимо. Сегодня их нет среди нас. Однако, их подвиги останутся в памяти нашего народа, в памяти наших детей, внуков, правнуков, в названиях улиц, в делах нашего подрастающего поколения.

... Сердце моё, ты плачешь,

Когда мы друзей хороним.

Глаза их уже незрячи,

Но имя им - герои...

Хизар Ахмадов

Смерть единственного сына Ильяса тяжёлым камнем опустилась на сердце Хнзара Ахмадова.

Его глаза стали строже и задумчивей. В них можно было прочесть, как кипят гнев и ненависть в душе этого человека к русским оккупантам. (с.243)

«Он отдал жизнь за свободу и независимость нашего народа. Мы клянёмся отомстить за него», - говорили его боевые друзья, приходя к отцу Ильяса.

«Он не мог быть другим. Эго ты учил и своего сына и меня, его друга, быть смелыми и гордыми, быть первыми везде, и в жизни, и на войне, любить свой дом, свой народ и своё Отечество», - успокаивал Юси Хизара.

«Я очень любил Ильяса, - продолжал Юси. - Он был мне старшим братом. Мы одинаково мыслили и воспринимали эту жизнь. Мы любили людей и были готовы в любую минуту прийти к ним на помощь. Мы были одними из первых, кто пошёл по первому зову защищать свободу своего народа».

«Ильяс, - сказал Юси, склонившись над его могилой. - Ты достойно принял Джихад и ушёл в праведный мир. Ты счастливей меня, потому что ты ушёл первым. Но я не задержусь. Я скоро встречусь с тобой там, на небесах».

Юси посвятил своему другу вот такие прекрасные строки:

Застывшим взглядом ты па небо смотришь.

Пусть кажется, что стало меньше нас. Душа твоя, свободная от: плоти,

Смерть победила .много, много раз...

А может, ты лишь кажешься убитым?

В Джихаде павший всех живых живей!

Убийца твой, кем плоть твоя пробита,

Живой еще',.. Но он тебя мертвей.

И как бы не устать нам славить Бога,

Чтоб в милости тебя к себе забрал,

Светла героя к вечности дорога,

Который смертью смерть свою попрал.(с.244)

Юси не читал эти строки со слезами на глазах. Он читал их с восхищением. Он гордился и восхищался мужеством и стойкостью своего друга. Он преклонялся перед всеми павшими в бою за свободу и независимость своего народа.

Понятно мне, зачем тебе свобода,

Зачем лежишь убитый, весь в крови.

За честь и независимость народа

Здесь кровь пролили пращуры твои.

Через два месяца после Ильяса погиб и Юси. Я с болью в сердце вспоминал его слова, сказанные им над могилой Ильяса. Как будто бы он знал, что смерть ходит рядом с ним, и вот-вот ждал встречи с ней.

Выросший без матери, Юси отдал всю свою сыновью любовь Родине.

Он безумно любил свою Родину и погибнуть в бою за её свободу и независимость считал за счастье.

Юси Хантиев был одним из первых, кто вошёл в демократическую партию Зелимхана Яндарбиева, экс-президента Ичкерии.

«Я хочу видеть свою Республику только свободной и независимой, - говорил Юси. Если нам не избежать войны, то мы согласны вести борьбу до последнего чеченца, чем ещё 500 лет жить под гнётом русской империи. Лучше гордо (с.245) умереть, чем преклоняться и терпеть унижения. Но мы не умрём, мы победим, даже если их больше, даже если они сильней в вооружении. Мы победим, потому что мы знаем, за что мы боремся, потому что знаем, что за нами наша родная земля, наши отцы, матери, сестры и дети. Они не в силах нас победить, потому что у них нет ни чести, ни достоинства, ни веры, ни любви, ни к Богу, ни по отношению друг к другу».

Я знаю, верю - сказка станет былью.

Не уступив свободы никому,

Парит орёл, расправив гордо крылья,

А вороньё завидует ему.

Юси Хянтиев

Юси был депутатом Верховного Совета Республики. Когда начались военные действия, первыми из депутатов ушли на фронт Юси Хантиев и Ахъяд Идигов - спикер Парламента ЧР.

«Мне очень жаль, - сказал мне как-то спикер Идигов. - Что мы потеряли таких патриотов, как Юси. Как он любил эту жизнь, как он верил, что Ичкерия станет свободной и независимой. Он не понимал тех мужчин, которые не взяли в руки оружия в тот момент, когда на нашу землю пришли оккупанты и стали оскорблять его же дом, убивать его родных и близких. Он не понимал жителей своего района, которые назвались оппозицией и, уйдя в сторону, наблюдали, как убивают их соплеменников. Но нельзя судить обо всех жителях района по какой-то кучке предателей.

Мы должны гордиться лучшими ребятами из Притеречья, которые с первых дней и до последних сражались с российскими оккупантами. (С.246)

Мы должны гордиться нашим Президентом Асланом Масхадовым, который является гордостью чеченского народа.

Юси Хантиев принял смерть в бою под Сержень-Юртом.
Около месяца не могли найти его тело. Из-за военных условий тело погибшего не удалось перевезти в его родное село.
Юси похоронили в Сержень-Юрте. .

Прими, земля, меня в объятья,

Мне здесь придётся вечно спать.

Убиты все друзья и братья,

Могилу некому копать.

Сама укрой меня травою,

Сама листвы насыпь поверх

Я рано встретился с тобою,

Но вместе мы теперь навек.

Себя, иссохшую издревле,

Моею кровью пропитай

И тихим голосом деревьев

Ты мне молитву прочитай...

Лежать в покое буду здесь я

Под сенью ласковых ветвей,

Чтоб слышать тягостную песню

Печальной Родины моей.

Тела двух друзей, двух единомышленников, двух очень близких но духу людей были захоронены в разных концах их родной земли. Но души их были вместе. (с.247) Теперь две души двух друзей радовались, что то дело, за которое они оставили жизнь на земле, победило. Они радовались за свободную и независимую Ичкерию.

Теперь, находясь там, на небесах, они мечтали только об одном, чтобы их сыновья стали достойными своих отцов и своих дедов, чтобы они сумели уберечь ту свободу, которую подарили им их отцы ценой своей жизни.

Когда умер Юси, я понял, что потерял второго сына. Именно сына. Я никогда не отделял его от своего родного сына. Мне было всегда очень приятно порассуждать с ним о политике, о поэзии. Юси был всесторонне развитым молодым человеком. Он очень хорошо рисовал, писал стихи, рассказы, очень хорошо играл в шахматы.

У Юси остались жена и трое детей. Большое спасибо всем, кто поддержал их в трудную минуту, и кто поддерживает по сегодняшний день. Остаться в такое время одной да еще с тремя детьми - это очень тяжёлая доля, свалившаяся на плечи этой бедной женщины.

Бедные наши женщины. Самые сильные, самые гордые, самые мудрые и самые выносливые. Они никогда не скажут, что им трудно, они никогда не скажут «не могу» или «не хочу». Они стойко на своих хрупких плечах перенесут все тяжести этой трудной послевоенной жизни, не плача никому в плечо, не прося ни у кого милостыни, а тайком утирая слезу и тяжёлым трудом добывая хлеб и самое необходимое для своей семьи. Убитые горем войны, уставшие от тяжёлой жизни, они живут ради своих детей и престарелых родителей. Они успевают во всём: и убраться в доме, и присмотреть за стариками, и заняться детьми. У них в доме чистота и порядок. Огород засажен всем необходимым. Всё выстирано и выглажено. И сами они, если даже с ранней сединой на голове, если даже с засевшей в глазах печалью, если даже в самом стареньком (с.248) и простеньком платьице - самые красивые, самые желанные и самые лучшие женщины на земле.

Я так люблю, как будто в первый раз,

Я снова молодик душой и телом,

Не насмотрюсь на прелесть этих глаз,

Свою судьбу вверяя им всецело.

Клянусь, вовек не нужен мне успех

У англичанок или у турчанок:

Мои чеченки, вот кто лучше всех

И вечером, и днем, и спозаранок.

Как жил я ранние, не пойму и сам,

Когда ты не была, родная рядом?

Вот и сейчас: все взорвано снарядом,

Но ты - со мною. И хвала Богам!

Хизар Ахмадов

Дружба чеченцев и русских сильнее империи

Узнав о смерти Юси, ко мне приехал Сергей.

Совсем незадолго до смерти Юси побывал в Москве по своим депутатским делам. Он остановился у своего друга Сергея. «Мы долго сидели и вспоминали Ильяса, - рассказывал Сергей. - Мы очень горевали о потерянном друге. Нам не хватало его. А теперь я остался один. Я не имею права не продолжить начатую ими борьбу. Я знаю, что это нехорошо, что я пойду против своего народа. Но мой народ неправ, то есть не право моё государство, которое развязало эту войну. А мои друзья погибли за правое дело. Хизар, я хочу воевать, (с.249 ) воевать за ту свободу, которую ждали мои друзья. А в первую очередь я хочу побывать на их могилах».

Я не скрою, мне было очень приятно слышать из уст русского парня эти слова. Мне было вдвойне приятно его понимание того, что его друзья хотели видеть свой народ свободным и независимым. Он знал, за что они отдали свои жизни в самые прекрасные годы.

Их было трое. Они дружили с самых юношеских лет. Вместе учились, вместе мечтали, вместе влюблялись. Жили в одной большой стране. Имели одну огромную Родину. Пели песню «Широка страна моя родная» или: «Я, ты, он, она, вместе - целая страна». Но Родину огромную раздробили. Мечту разбили. В песнях поменяли тексты. Семью разрушили. Но осталась у каждого в сердце любовь. Любовь друг к другу. Это теплое и нежное чувство, которое носили в себе трое юношей из когда-то огромной страны, а ныне трое молодых людей из разных стран, двое из которых чеченцы, а третий русский. Сын того самого народа, который пришёл убивать и давить танками его родную землю, его родных и близких, его чеченских друзей, его лучших друзей.

«Я чувствую себя виноватым за то, что творит на вашей земле моё правительство. Я ничуть не меньше Вас и Ваших родных любил Ильяса и Юси. Если моя жизнь могла бы остановить эту войну, я не раздумывая лёг бы под гусеницы первого попавшегося мне танка. Всё, чем я могу помочь, это отдать свою жизнь, в остальном я бессилен».

Сергей, присев у изголовья могилы Ильяса, долго плакал, рассказывая ему о чём-то. Я не стал ему мешать и подошёл к могиле своей матери.

«Мама, - сказал я ей тихонько. - Вы опять с Ильясом вместе, а я как всегда один. Наверно, ты вновь меня ругаешь, что я постоянно в разъездах, в поисках чего-то. Но я не могу жить в нашем доме, там пусто и одиноко. (с.250) В этом доме, покинутом тобой и Ильясом, тоска сжимает мне душу. Когда я захожу в дом и не слышу ваших голосов, моё сердце разрывается. Мне хочется выбежать на улицу и бежать к вам, как будто вы где-то там, куда я могу добежать, и где я могу найти вас. Мама, мама, мне 60 лет, а мне так тебя не хватает, как в том далёком детстве. Пусть оно было трудным, но какое это было счастливое время. Когда я разутый и раздетый, с изрезанными ногами, полуголодный, отработав казахам неделю на пастбище, бежал с двумя килограммами пшеницы к себе домой. В тот дом, где меня ждала моя мама, которая так нежно и ласково обнимет, что вся усталость и вся горечь уходили куда-то прочь. И оставалось тёплое крыло матери, под которым я был самым счастливым человеком. А теперь я прихожу в пустой и холодный дом, где никто меня не ждёт, где не с кем поделиться болью, которую так тяжело носить на сердце. Но ничего, я держусь. Ведь мне нужно быть сильным. Я должен ещё поставить на ноги твоих правнуков, детей Ильяса».

Я попрощался со своей матерью и подошёл к Сергею. Сергей встал и молча направился к воротам кладбища. Он тоже остался, в какой-то степени, один, потеряв двух очень близких ему друзей.

Дойдя до ворот, он остановился и посмотрел назад.

- Я оставляю с тобой половину своего сердца, - сказал Сергей, глядя на могилу своего друга. Придя домой, Сергей протянул мне деньги и попросил, чтобы я купил хорошего барана и позвал на мовлид стариков.

- Я очень этого хочу. Я не чужой ни Ильясу, ни Юси. Пожалуйста, не откажите мне, - попросил меня Сергей.

Я купил барана, зарезал его и вечером созвал па мовлид стариков, сказав, что это Сергей хочет помянуть своих друзей. (с.251)

Ты не друг, ты брат, - говорили, уходя, старики Сергею, крепко обнимая его. Сколько благодарных слов сыпалось из уст чеченцев в его адрес. Как это всё было благородно.

На следующий день Сергей попросил меня свозить его к жене и дочери Ильяса. Он привёз из Москвы большую мягкую игрушку и уйму сладостен для маленькой Элисы.

- А ты кто? - спросила Сергея Элиса, радостно обнимая подаренную им куклу.

- Я твой дядя Сергей, - сказал он, ласково гладя её но голове.

- А почему Элиса не встречает дедушку? - сказала мать Элисе.

Элиса оглянулась и увидела меня, идущего к дому.

- Дада, самый красивый дада приехал! - воскликнула моя внучка н побежала мне навстречу.

Погостив немного у маленькой Элисы, мы с Сергеем отправились на железнодорожный вокзал. Как он меня ни уговаривал, но его предложение идти сражаться было мною полностью отклонено.

Сергей уехал в Москву, а я решил перебраться из села в город.

Не заходя домой, я сразу же направился в штаб Аслана Масхадова. Я твёрдо решил, что уйду с ополченцами в тыл. У меня было одно желание сражаться.

Я зашёл к Масхадову и изложил ему причину моего визита.

- Нет, - сказал Масхадов. - Воевать пока будем мы, кто помоложе. У тебя война уже забрала самое дорогое на свете - сына. В тыл идти не позволю, но нагружу тебя другой работой.

- Значит, я уже совсем старая рухлядь, что и для боя не гожусь? - возразил я ему.(с.252)

Есть у меня свой путь и цель своя.
Я не гонюсь за званием поэта.
А потому пишу сегодня я,
Что вижу горе и кричу об этом!

С этих прекрасных слов началась поэтическая деятельность Хизара Ахмадова. Хизар не был поэтом. Он был и есть просто верный сын своего Отечества. Он любит землю, любит свой народ. Он был н остаётся верным и хорошим другом. Хизар всегда честно трудился и любил свободно и независимо ни от кого жить.

«Я жить хочу свободно и красиво, Но почему мешает человек?»

«В былые времена я занимался для себя поэзией, любил писать маленькие очерки о любви, о Родине. Всё это я собирал в старом материнском сундучке. Как-то вечером у себя дома в Знаменском я открыл этот сундучок и стал перечитывать свои старые наброски. Просидев за этим делом часов до двенадцати, я ушёл спать. Но уснуть не смог. Встал, зашёл в свою библиотеку, сел за письменный стол, помню, первое, что попало мне в руки, были фотографии моего сына Ильяса с его друзьями Юси Хантиевым и Сергеем Заикиным.

Нам столько выпало с тобой

Суровых испытаний...

Но если снова грянет бой -

Мы в строй привычно встанем!

Готовы каждый день и час

Мы послужить Отчизне.

Зовёт к победе знамя нас

Зеленым цветом жизни! (с.253)

Я долго смотрел на эти фотографии, вспоминал юность этих любивших жизнь, но не пожалевших её для спасения своей Отчизны парней.

Мне было очень тяжело смириться с тем, что Ильяса больше нет. Всё, что у меня осталось, это был этот пустой дом. Пустой и никому не нужный, даже мне. Я старался приходить в него, как можно реже. Мне было в нём душно и страшно тоскливо. Я вспоминал слова своей матери, которая, приехав из Казахстана в 1957 году, не зашла в наш дом, а стала ждать до самого вечера моего возвращения.

«Дада, я боялась зайти в дом и ощутить чувство одиночества. Это свело бы меня с ума», - говорила мать тогда.

И теперь я испытывал то же самое чувство.

Дом, что я когда-то строил сам,

Мной оставлен, пуст и неухожен.

Счастье навсегда осталось там.

И любовь моя осталась тоже.

Может их на свете больше нет?

Времени уже прошло так много...

Затерялся мой печальный след

Вдалеке от милого порога.

Засыпая, вижу сад в цвету

И себя - такого молодого...

Лишь во сне надежду обрету,

Но проснусь - и потеряю снова!

Хизар ахмадов(с.254)

Конечно, не я один потерял на этой войне сына, не я один хожу по этой земле с тоской на душе и печалью в глазах. Каждый второй дом на моей земле постигло горе. Сколько жизней унесла эта проклятая война. Сколько семей она оставила без кормильца.

Вспоминая первые дни этой войны, вспоминая новогодний штурм Грозного, крики женщин, плач детей, чьи-то предсмертные стоны, я сам не заметил, как изложил стоящую перед моими глазами картину на бумагу. Строчку за строчкой излагала моя рука накопившуюся на моей душе боль. Я не придал этому особого значения, но перечитав ещё раз написанное мной, я понял, что у меня получилось неплохое стихотворение. Это был какой-то всплеск души, который дал мне прилив сил, вселил в меня веру.

Жили три друга на свете -

Юси, Ильяс и Сергей.

Двое - чеченские дети,

Третий был русских кровей.

Крепко ребята дружили

И вырастали втроём.

Горы Кавказа им били -

Словно родительский дом.

Парни ценили свободу,

Были роднее родни.

До позапрошлого года

Не разлучались они.

(с..255)

Конец этой книги, но

«продолжение следует»

Чеченцы по существу показали нам, российскому обществу, как нужно отстаивать своё право быть независимым и приверженным принципам свободы и чести. Предав чеченцев - мы проиграли и свою свободу.

Независимость чеченского народа - дело времени, а сохранение России зависит от степени понимания русскими людьми условий межнационального общежития.

Дмитрий Братов